Тьма в полдень

Слепухин Юрий Григорьевич

Таня не поднимала глаз. Сейчас она была готова откусить свой мерзкий язык. Ведь Володя ее предупреждал!

Он еще передал слова Кривошипа: «Пусть говорит так, чтобы тот ни о чем не догадался»; а она с первого же слова...

– Я не то хотела сказать, – пробормотала она. – Правда! И потом я вообще не говорила – укрывать... я сказала – спасать, это немножко не то...

– Не совсем улавливаю разницу.

– Ну, вы понимаете... иногда можно сделать что-то заранее, например, подкупить

врача, чтобы тот выписал справку о непригодности... или просто дать взятку в полиции или в арбайтзамте...

– Ах вот что, – кивнул Болховитинов. – Да, это конечно не прямое укрывательство, вы правы. Но, так или иначе, это все равно является организованным противодействием власти. Разве не так?

– Организованное противодействие? – зачем-то переспросила она.

– А еще короче – саботаж.

Таня беспомощно пожала плечами:

– Ну, если хотите...

– Я хочу только одного – разобраться в вашей просьбе. И понять, для чего вам нужны эти деньги – на благотворительность или на...

– Да можете вообще их не давать! – закричала Таня почти уже сквозь слезы. – Не нужно мне от вас никаких денег!

– ...на резистанс, – спокойно докончил Болховитинов. – Я хочу сказать – на борьбу с немцами. Вы в этом участвуете, да?

– Да, да, да! – крикнула она, глядя на него круглыми злыми глазищами. – Будто сами не можете догадаться!

– Почему же, я догадался, – спокойно сказал Болховитинов. – И вашему подполью нужны деньги?

– Ну да...

Болховитинов долго молчал, вертя в пальцах зажигалку.

– Почему вы решили обратиться именно ко мне? – спросил он наконец, не глядя на Таню.

– Мы подумали, что у вас могут быть деньги... и что вы не выдадите нас немцам.

– «Подумали»! Что значит «подумали»?... Ведь гарантии у вас нет? Ведь я в принципе могу все-таки оказаться мушаром – простите, я хочу сказать – доносчиком? Или даже агентом-провокатором?

– Конечно, – согласилась Таня уныло.

– Как же вы могли рисковать?

– А как можно без риска в таком деле?

– Тоже верно, – усмехнулся Болховитинов. – Вашу работу в комиссариате следует, по-видимому, отнести к разряду того же неизбежного риска?

Спрашивая это, он смотрел теперь прямо на нее. Таня почувствовала, что бледнеет. Но отмалчиваться было уже поздно. Она судорожно глотнула и сделала головой утвердительное движение.

– Да, – сказала она. – Да, конечно. И тут же добавила по-детски наивно:

– Только вы, пожалуйста, никому не говорите!

Болховитинов хотел что-то сказать – и не смог, точно у него вдруг перехватило дыхание; он встал, помедлил, потом быстро подошел к сидевшей в своем углу Тане и, наклонившись, поцеловал у нее руку.

– Спасибо, – сказал он сдавленным голосом. – Если бы вы знали, что вы сейчас для меня сделали. Спасибо... вам и вашим друзьям.

Болховитинов отошел,

сел на место. Таня продолжала следить за ним настороженным и в то же время каким-то отсутствующим взглядом, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.

– Деньги я вам, разумеется, давать могу, это не проблема, – продолжал он. – Марок семьсот в месяц хватит пока? Я около трехсот проживаю, как-то так выходит... Сам даже не пойму, куда деваются. В прошлом месяце, правда, козу купил...

– Господи, – словно очнувшись, сказала Таня, поднимая брови. – Какую еще козу?

– Ну, такую, которую доят. – Болховитинов вытянул руки и резво пошевелил пальцами. – У моей квартирной хозяйки дети, а молока не достать. Ну вот, коза там продавалась по соседству, так я ей козу эту презентовал. Бедная женщина, муж на фронте, – объяснил он извиняющимся тоном.

– Семьсот марок в месяц, – сказала Таня недоверчиво, – но это же целое состояние. Семь тысяч карбованцев!

– Ну да, и потом я могу ведь взять те деньги, которые фирма перечисляла на мой счет в банк все эти месяцы, я не забирал жалованье полностью, к чему оно мне...

– Я об этом поговорю, – сказала Таня. – Может быть, пока не стоит? Боюсь, не вызовет ли это подозрения у немцев; они могут заинтересоваться, зачем вам вдруг столько денег.

– М-да, это, пожалуй, вызовет подозрение, но... можно ведь объяснить, что я решил заняться скупкой художественных ценностей, не так ли? Здесь многие инженеры этим занимаются – скупают за гроши картины, фарфор.

– Ничего пока не делайте со своим счетом в банке, – сказала Таня. – Я поговорю и скажу вам. Кирилл Андреевич, вы, пожалуйста, не обижайтесь, но вам лучше ни с кем из нашей группы, кроме меня, не встречаться. И вообще ничего о них не знать.

– Совершенно справедливо, Татьяна Викторовна, – коротко поклонился Болховитинов. – Но я до сих пор не могу опомниться – вы, в вашем возрасте, участница подпольного движения! Да, русские женщины... Как должен гордиться вами ваш муж!

– Мой муж? – изумленно переспросила Таня и вдруг покраснела, закусив губу.

– Я сказал что-нибудь не так? – обеспокоенно спросил ничего не понимающий Болховитинов.

– Да нет, просто... просто я вам все наврала – сама не знаю зачем; я ведь вовсе не замужем, Сережа просто мой жених и...

Она замолкла, окончательно смешавшись и чувствуя себя в самом глупом положении. Действительно, с чего это ей пришло в голову сначала разыгрывать Болховитинова с рассказом о своем «тайном браке», а теперь...

– Кирилл Андреевич, вы обиделись? Но я не почему-нибудь, просто как-то так... ну, язык сболтнул. Мы думали с Сережей пожениться, а война помешала. Вот и придумала, что будто уже замужем, но это я так, для себя, а вот почему вам тогда сказала...

Таня пожала плечами, глядя на Болховитинова с беспомощной и смущенной улыбкой.