Тьма
Шрифт:
– Ну, привезли его, – отозвался он.
– Кто он такой?
– Документов при себе не имеет. Откуда явился, тоже не говорит.
– Так я и думала.
– Он мне сказал, что у меня тромб и скоро инфаркт хватит.
– Ты, Миша, вообще дурак. Нашел, кому верить.
– Но откуда он узнал, что сердце болит?
В трубке презрительно хмыкнули.
– И про тебя он все знает, – решил отквитаться майор. – Говорит: некомпетентна; в институте училась плохо, потому как блядовала.
– Так и сказал?!
– Ага.
– Ладно! Тут я у себя одну бумажонку нашла. Вроде как ориентировку. Два месяца назад из дурдома в Соцгороде сбежал больной. Я думаю: это он и есть.
– А приметы имеются?
– Да. Значит, так. Среднего
– А у этого длинные космы, – ввернул майор.
– Ну и что! За два месяца успели отрасти. Одет…
– Во что?
– В больничный халат.
– А на этом джинсовый костюм. И деньги у него при себе…
– Сколько?
– Тысчонок пять.
– Может, он – уголовный?
– Вряд ли. Не похож.
– Короче говоря, закрой его, а завтра утром отвезем в Соцгород, в психушку. Их ли он больной, или нет, там разберутся.
Плацекин положил трубку, хмыкнул, вызвал милиционера, охранявшего Шурика, и приказал препроводить того в камеру.
4
– Бунтоваться нонче вздумали.
– Как это?
– Да очень просто. Того парня, который Тольку Картошкина оживил, милиционеры прихватили. Ну и заперли, а Толька и его ребята давай народ мутить. Мол, нужно оживителя освобождать, и тако проче. Ну и подняли людишек. Двинулись те на милицию, давай орать, камни кидать… Начальник-то ихий, милицейский, напугался, ну и на попятную пошел… И что интересно: дочка милицейского начальника шумела больше всех.
Обыватели Верхнеоральска никогда не отличались особой политической активностью. Революцию в семнадцатом встретили, словно так и должно быть. Гражданская война, бушевавшая тут же, на городских улицах, была делом пришлых людей. Шуму и гаму много, а пользы для горожанина средней руки никакого. Наоборот, вред один. Продуктов не стало, магазины позакрывались… Словом, не бытие, а страдание. Стоило ли ради такой жизни митинговать? При советской власти митинги и демонстрации проходили два раза в год: 1 мая и Седьмого ноября. И, опять же, обывателя на демонстрацию не затащишь. Жидкая колонна состояла в основном из школьников, учащихся ПТУ да тружеников села, присланных в город по разнарядке. Рухнула советская власть, но и это обстоятельство не заставило массы зашевелиться. Правда, отдельные энтузиасты вспомнили о своих предках – казаках. Организовали в Верхнеоральске отдел N-ского казачьего войска, пошили форму, нацепили погоны, шашки и самопальные ордена, заткнули за голенища сапог кожаные плеточки, да и дело с концом. Все эти самозваные хорунжие, сотники и есаулы так и остались для окружающих Петьками да Ваньками, бездельниками и пьяницами. «Ряженые», насмешливо говорили о них. Новые казачки стали бороться с таким к себе отношением и даже попытались навести порядок в собственных рядах, для острастки выпоров одного урядника, отличавшегося особым пристрастием к горячительным напиткам. Однако телесные наказания должного развития не получили, поскольку инициатор порки войсковой старшина Тимохин за самоуправство схлопотал два года условно.
Словом, верхнеоральцы жили за тесовыми заборами смирно и с оглядкой, с властями ссориться опасались, помня пословицу: «Не буди лихо, пока оно тихо». Тем страннее выглядели события, разыгравшиеся на заросших полынью и лебедой улицах на следующий день после задержания джинсового Шурика. А начиналось все так.
Уже с самого утра на них были замечены знакомые нам близнецы Славка и Валька, а так же сам «оживший мертвец» Анатолий Картошкин. Конечно же, эта праздношатающаяся троица и до сего дня примелькалась жителям Верхнеоральска, однако нынче в ее передвижениях чувствовался некий тайный смысл, а отнюдь не банальное желание выпить. Результатом этих передвижений явились небольшие группки людей, вначале вроде
Плацекин из окна своего кабинета увидел сборище, но не понял, почему собрались люди. Дежурный тоже не дал вразумительного ответа. Тогда майор просто распахнул окно и рявкнул:
– Чего вам тут надо?!
– Отпустите Шурика! – закричали из толпы. Вопил Картошкин.
– Какого Шурика? – прикинулся несведущим Плацекин.
– А того, которого вы вчера забрали из моего дома.
– Ах, вот оно что. А почему мы должны его отпускать? – поинтересовался майор.
– Потому как забрали ни за что.
– А если не отпустим?
– Разнесем мусарню к такой-то матери!
– Вот даже как! Ну, так попробуйте!
Первый камень ударился о штукатурку рядом с рамой. Плацекин поспешно захлопнул окно, однако, скорее всего, зря, поскольку следующий булыжник разнес стекло. Это было неслыханно.
– Ладно! – скрипнул зубами Плацекин. – Посмотрим, кто кого.
Через пять минут он собрал в своем кабинете весь наличествующий состав управления милиции и приказал всем вооружиться. Однако сотрудники отнеслись к этой инициативе как-то неодобрительно и исполнять приказ не спешили.
– В чем дело?! – заревел майор.
– Ты бы, Михаил Кузьмич, не орал, – резонно ответствовал начальник ГАИ, майор Прохоров. – С какой стати мы должны брать в руки автоматы? Ну, собрался народ, ну шумит… Делов-то…
– Что значит: «делов-то»?! На лицо акция сопротивления. Нет, даже не так. Восстание!
– Загнул тоже – восстание, – не сдавался Прохоров. – Люди просто требуют справедливости. На каком основании ты задержал парня?
– Ах, вон куда дело пошло. Значит, у этих… – он кивнул в сторону окна, – здесь имеются сторонники. Интересное кино.
– Сторонники не сторонники, а с общественным мнением необходимо считаться. Если у тебя есть основания к задержанию, выйди и объясни людям, а если нет – отпусти человека.
– И вы так считаете? – обратился Плацекин к остальным стражам правопорядка. Те понуро молчали.
– Та-ак, – протянул Плацекин. – Ясненько. Неподчинение приказу, значится?
– С какой стати мы должны выполнять глупые распоряжения? – продолжал Прохоров. – Тем более баловать оружием. Собравшихся намного больше. Начнем стрелять, пусть даже в воздух, – они все разнесут. И ради чего? Ради какого-то типа, который даже ни в чем не виноват. Ведь так, Михаил Кузьмич? Жена попросила, вот и арестовал.
Такой осведомленности Плацекин не ожидал. «Все все знают», – горько подумал он. Это потрясло его даже больше, чем неподчинение приказу.
– Хорошо, все свободны, – с каменным выражением лица произнес он.
– Так как же с вооружением? – спросил Прохоров.
– Пока никак, – отозвался Плацекин.
Лица у присутствующих разом повеселели, и они покинули кабинет.
«Что же делать?» – размышлял майор, из-за захватанной занавески наблюдая за тем, что происходит на улице.
А народ между тем все прибывал. Появились казаки в форме и при шашках, подошли рабочие из «Сельхозтехнники», потом сотрудники «Лесхоза», благо, наступил обеденный перерыв. Откуда-то прикатили бочку из-под солярки, поставили ее на попа, и Плацекин, к своему величайшему изумлению, увидел, что на бочку взобралась его родная дочь Даша и начала произносить пламенную речь. Еще больше потрясло майора то обстоятельство, что Даша размахивала над головой красным флагом с серпом и молотом посередине.