Тьма
Шрифт:
– Ишь, севрюга, – хмыкнула мамаша. – Поднимите-ка ее ребятки, поставьте на толстенькие ножки… Ну вот, дамка-хозяйка, распоряжайся. Ждем указаний. А? Не желаешь?! Сбила я с тебя кураж. Без одежки-то гонор пропал. Вот и славненько. Ну-ка, дайте сгущенку. Ты слышала ли, что, когда на царство возводят, помазание делают? Вот я тебя сей минут и помажу. – И мамаша вылила на голову Плацекиной сгущенку. – Вот теперь полный порядок. Окрестила я тебя за милую душу.
Вид немолодой, обнаженной женщины, по голове и плечам которой, склеивая пряди крашенных в желтый цвет волос, стекали липкие струйки густой, сладкой жидкости, вызвал у присутствующих приступ гомерического хохота. Смеялись все, даже робкий старичок, чей дом был снесен наводнением.
– Волоките, ребята, ее на улицу, – скомандовала мамаша. – Пускай все посмотрят, какая зараза над нами царствовала. Да ручки-то белые свяжите, а то как бы не утекла.
И толпа хлынула из здания. По дороге им попался старый казак дядя Коля Горожанкин, в последнее время прославившийся публичными порками. Ему наскоро надавали по шее, тоже раздели догола, обмазали принесенным из гаража солидолом, а потом впрягли в тачку, на которую была посажена Плацекина. Хохочущая процессия, возглавляемая мамашей, потекла по улицам Верхнеоральска.
– Страшен русский бунт, бессмысленный и беспощадный, – изрек идущий рядом с мамашей Толик Картошкин.
– Ничего, – ответствовала та. – Русские долго запрягают, зато быстро ездят. Нужно же когда-то наводить порядок.
Так, обмениваясь на ходу пословицами и изречениями, они медленно шли по улицам, на которых ночное наводнение оставило кучи мусора и множество луж, быстро высыхавших под лучами июльского солнца.
Даша очнулась от сна, больше похожего на забытье, уже после того, как события в здании администрации закончились. Шум и крики не разбудили ее, скорее всего, потому, что мамаша уложила девушку на кожаный диван в «уголке отдыха», примыкавшем к кабинету главы города.
«Уголок отдыха» имел толстые стены и мощную, обитую дерматином дверь. Ни один звук отсюда не проникал наружу. «Уголок» был сооружен в незапамятные времена и видывал всякое. Когда в здании находился райком партии, некоторые из секретарей, из тех, кто помоложе, проводили в этих стенах «собеседования» с особо доверенными комсомолками и партийками. Во времена Горбачева здесь собирались недовольные реформами; кричали и спорили до хрипоты, призывали организовать крестьянскую армию и двинуть ее на Москву. А в финале путча ГКЧП в нем застрелился последний «истинный коммунист» Верхнеоральска, секретарь райкома товарищ Почемукин, перед последним вздохом выведший пальцем на стене надпись кровью: «За что боролись…» Окончание ее так и осталось неизвестным. Надпись конечно же впоследствии соскоблили.
Ничего не менялось в «Уголке отдыха». Разве что телевизор появился. Видавший виды кожаный диван, на котором сейчас спала Даша, стоял здесь лет пятьдесят, столько же лет было и висевшей на стене копии картины «Три богатыря».
Даша проснулась и тотчас увидела нахмуренное чело Ильи Муромца, из-под руки смотрящего в даль над ее головой и, по-видимому, выглядывающего Соловья-разбойника, затаившегося в ветвях Древа Жизни. И Добрыня Никитич, столь же сурово озирающий окрестности, выглядел под стать своему старшему товарищу. Лишь Алеша Попович имел несколько отстраненный, задумчивый вид, словно сомневался, а в подходящую ли для себя компанию он затесался.
Даша обозрела лики богатырей. И неожиданно ей стало так легко и свободно, как не было давным-давно. Стало ли это возможным вследствие созерцания полотна Васнецова или причиной явился крепкий, здоровый сон, свойственный только молодости.
События ближайших дней: убийство Шурика ее отцом, его похороны, ужасные события на кладбище, а затем поистине вселенская гроза, все отошло далеко в глубины сознания, забилось в какие-то щели и почти не подавало признаков жизни. Единственным, что ярко врезалось
Даша вдруг вспомнила, что так и не реализовала свою мечту отдаться Шурику, потерять невинность в его объятиях. Немного подумав, она пришла к выводу: это даже и к лучшему. Она – девственница, и на всю жизнь таковой и останется. Спать с мужчиной?! Что может быть банальнее. Нет, куда притягательнее служить своему кумиру, оставаясь невинной.
Однако хотелось писать. И кушать тоже… Высокие материи уступили место самым обычным чувствам и желаниям.
Даша огляделась и обнаружила еще одну дверь. Туалет! Отлично. И ванная имеется! Вообще замечательно. Поскольку бурная ночь оставила на лице и теле большое количество грязи, девушка решила выкупаться, благо здесь имелись шампуни и полотенца. Она открыла воду, потом вновь вернулась в комнату. В углу, полускрытый занавеской, стоял небольшой холодильник. В нем, помимо нескольких непочатых и откупоренных бутылок водки и коньяка, завалялась пара огрызков копченой колбасы и кусок засохшего сыра. Была тут и превратившаяся в камень булка. Молодым зубам черствость – не помеха. Даша вначале сгрызла колбасу, а потом доела и сыр. Запив завтрак минеральной водой, бутылки с которой тоже присутствовали в холодильнике, она отправилась купаться. Вдоволь наплескавшись, она вылезла из ванны, покрутилась перед большим зеркалом, вделанным в одну из стен, и, оставшись довольной своей внешностью, занялась чисткой одежды и обуви. Наконец, приведя себя в порядок, Даша решила отправиться на прогулку.
В приемной было пусто. На полу валялось множество бумаг, а также разбитый телефон. Хаос и отсутствие людей нисколько не насторожили девушку. Она спустилась на первый этаж и вышла из здания, по пути не встретив ни одного человека. И на улице оказалось также безлюдно. Это обстоятельство показалось девушке странным. Наступил полдень, служащие отправлялись по своим домам на обед, и обычно в это время на тротуарной брусчатке царило оживление, но нынче город словно вымер.
Даша огляделась. Вдали маячила собака с высунутым вследствие жары языком. Чем бы заняться? Домой идти не хотелось. Родители не вызывали иных чувств, кроме как отвращения, и даже ненависти. Интересно, что делает отец? Хотя какое ей дело. И вообще, он ей больше не отец!
Размышляя подобным образом, Даша медленно брела вдоль выстроившихся по обеим сторонам высоких деревянных заборов, через которые на улицу свешивались ветви с гроздьями дозревающих яблок. Несмотря на морозную зиму и вопреки мрачным прогнозам, яблоки в этом году уродились на славу. Даша подпрыгнула, сорвала одно с едва начавшим розоветь глянцевым бочком и надкусила его. Яблоко оказалось жестким, словно деревянным, и необычайно кислым. Даша запустила яблоком в собаку, однако не попала. Животное никак не прореагировало на акт агрессии, только вяло вильнуло хвостом, то ли в знак симпатии, то ли в порядке осуждения.
«Почему не видно публики? – размышляла девушка. – Куда все делись?»
Она прислушалась. Откуда-то издалека еле слышно доносился неясный гул. Даша пошла в ту сторону. Гул понемногу усиливался, и девушка ускорила шаги. Вскоре уже можно было различить отдельные выкрики, однако слов пока что разобрать было невозможно. Тогда Даша вообще побежала и вскоре увидела хвост колонны.
«Опять праздник, – подумала девушка. – Что ни день, то гулянка. Интересно, куда это они на этот раз направляются?» – Она догнала последние ряды манифестации, которые состояли преимущественно из мальчишек.