Тьма

Атеев Алексей Григорьевич

– А кто его, – тут майор упер толстый палец в Ивана, – предложил? Кто его выдвинул! Не ты ли?

– Ну, хотя бы… Я его знаю. Я ему доверяю. Он молодой, активный… Не то что твоя кулема. Он для людей будет стараться, а не для себя лично. И люди его видели, он свою программу рассказал, а не тихой сапой, как Людка твоя, во власть пролез.

– Миша, – подала голос Людмила Сергеевна. – Чего ты базары разводишь? Перестреляй их, и дело с концом. За меня… За надругательство надо мной. Прикончи старуху. Ну, пожалуйста!

– Слабо, – заметил Славка. –

Он только втихаря кого-нибудь замочить может.

– Не дразни его, – зашипела мамаша. – Не дай Бог снова палить начнет.

Людмила Сергеевна, шажок за шажком, крадучись приближалась к компании.

Теперь Плацекин и его бывшие друзья стояли друг против друга и молчали. Обличения закончились. Казалось, все было сказано, и пора расходиться восвояси, но ни майор, ни остальные не желали сделать шаг к отступлению. Первым не выдержал Иван.

– Ладно, хватит! – нарочито грубо произнес он. – Спрячь свою пушку и проваливай. И бабу свою можешь прихватить с собой.

– Правильно, – добавил Толик. – Пускай уматывают.

Все развернулись и направились туда, где скопилось особенно много людей. Плацекин стоял и не знал, что делать. На него перестали обращать внимание, а это для майора было страшнее всего. В этот миг все и случилось. Людмила Сергеевна подкралась к мужу сзади и вырвала у него пистолет. А может, и не вырвала, поскольку майор не особенно сопротивлялся. Но, как бы там ни было, «макаров» оказался в руках Плацекиной. Ни секунды не мешкая, она направила оружие в сторону удаляющихся и спустила курок.

Выстрел для Ивана стал полнейшей неожиданностью. Он резко повернулся. И тут картинка замерла, как при стоп-кадре на видеомагнитофоне. Иван узрел стоявшую в десяти шагах от него немолодую обнаженную женщину весьма пышных форм. Волосы женщины были выпачканы густой белой массой и представляли собой колтун, лицо, плечи и огромные груди были покрыты той же массой, ставшей из-за грязи и прилипших насекомых бурой. Женщина сжимала пистолет обеими ладонями, а вокруг его ствола застыло небольшое облачко газов.

Хлопнул выстрел, и все вновь пришло в движение. Плацекин старался вырвать из ладоней супруги злосчастный «макаров», а она, отталкивая его могучими бедрами, все стреляла и стреляла.

Наконец патроны кончились, она отбросила оружие в сторону, подхватила с земли свою импровизированную накидку и бросилась бежать, не разбирая дороги. Только тут Иван оглянулся на своих приятелей. Картошкин и близнецы стояли как соляные столбы, лишь мамаша лежала на земле, уткнувшись лицом в безымянный могильный холмик.

– Все живы? – спросил Иван.

– Мать, вон… – неуверенно произнес Толик. – Кажись, пулю схлопотала.

Услышав эти слова, Плацекин упал на колени и завыл.

Когда Даша явилась на кладбище, все уже было кончено. Огромная толпа стояла возле того места, где распростерлось тело мамаши. Ее перевернули на спину, и теперь народ с изумлением и страхом таращился на залитое

кровью лицо. Пуля, видимо, попала в глаз, потому что его останки вытекли из глазницы и теперь засыхали на правой щеке.

Даша подошла вплотную к колеблющейся людской массе и спросила у первого попавшегося знакомого мальчишки: «Что случилось?»

– Старуху Картошкину пристрелили, – сообщил парень.

– А кто?

– Маманька твоя, – к своему изумлению, услышала она. В голосе парня прозвучали одновременно сочувствие и насмешка.

– Мама? Откуда у нее оружие?

– Уж не знаю. Нашла где-то… Она же городом командовала. Ей полагается. А может, батька твой ей потихоньку сунул.

– И папа здесь?

– А где же ему быть.

– А мама?

– Она убегла. Так растелешенной и ускакала. Только пекарь в руках… пистолет то есть, – поправился он. – Ну, ничего. Далеко не уйдет. Изловят.

– А потом?

– Посадят, надо думать. Но долго, понятное дело, не просидит. Кто она, и кто старуха Картошкина. Так, голь перекатная.

Даша задумалась. Мамашу было жалко, собственную мать тоже. Она размышляла: кого же больше? Так и не придя к конкретному решению, она переключилась на отца. Его тоже было жалко. Почему он такой неприкаянный? Мечется, себя найти не может. Да не только он. И остальные… Толик Картошкин, близнецы… Только мамаша твердо стояла на своих коротеньких ножках, в переносном смысле, конечно. Она точно знала: что и как. И вот теперь ее нет.

– Пойдешь смотреть? – спросил мальчишка.

– Куда? – не поняла Даша.

– Смотреть на тетку Картошкину.

– Чего на нее смотреть? Что я, ее не видела?!

Парень пожал плечами:

– Ну, как хочешь.

Даша пошла прочь. Теплый ветерок тихонько касался ее русых волос, и девушке казалось: некто невидимый нежно гладит по голове своей незримой лапкой. От этих прикосновений душа наполнялась светлой грустью. Теперь ей было жалко не себя и не конкретных людей. Сострадания требовал уже весь подлунный мир. Но почему, почему?! На этот вопрос, казалось, очень просто ответить. Да потому, что все сущее когда-нибудь исчезнет. Одно быстрее, другое медленнее. Но тогда, ради чего страдать? Так или иначе всех ждет один конец – смерть. А если смерть вовсе не конец? Если это только начало?

Даше стало немного не по себе от собственных мыслей. Казалось, кто-то посторонний вкладывает их в голову. До сих пор ни о чем подобном она никогда не думала. Мысли о смерти, конечно, приходили. Но это были детские мысли, наполненные примитивными страхами и отвратительными образами. Даше, например, часто представлялось, как ее тело, лежащее в гробу, пожирают жирные, белые черви. Но теперь она вдруг поняла: ничего ужасного в этом нет. Чтобы выжить – нужно питаться. А у каждого свой рацион. Корова щиплет травку, а червяк копошится в гниющей плоти. Возможно, с точки зрения червяка, нет ничего более отвратительного, чем поедание травы жвачными представителями фауны. Все относительно.