То, что мы прячем от света

Скор Люси

Я оставался на прежнем месте, будто прирос к полу, пока она собирала в чемодан немного вещей, затем катила его мимо меня. Я слышала, как она вошла на кухню и выключила конфорку. А затем я слушал, как входная дверь открылась и тихо закрылась.

Она ушла.

И я остался один.

Но вместо облегчения меня накрыла волна паники, сокрушившая меня под собой и загоняющая в свои глубины.

Она ушла.

Я заставил уйти женщину, в которой нуждался, которую я любил.

Я вышел из спальни — вид постели, которую мы делили, вызывал у меня тошноту. Я любил

её. Я знал это уже некоторое время. Может, с того самого момента, как обнаружил её на лестнице. Я хотел её. Нуждался в ней. А теперь я выбросил её прочь.

Но это было правильно, не так ли? Она заслуживала лучшего, чем просто быть чьим-то костылём, перепихом для эмоциональной поддержки. Она заслуживала чего-то настоящего и хорошего. А я этого предложить не мог. Не вот так.

Пайпер сидела у входной двери и жалобно скулила.

Я накрыл ладонями голову и пошёл в спальню, пока тиски на моей груди сжимались уже до боли. Я заметил бумаги, оставленные Линой, и поднял их. Они были из собачьего приюта. Это было заявление на заведение питомца¹⁵. На клейком листочке сверху размашистым почерком Лины было написано: «Она твоя. Сделай это официальным».

Это ощущалось как удар кулаком под дых. Я бросил бумаги и вышел обратно в гостиную. Растение на окне привлекло моё внимание. Растение Лины. Когда она въехала, растение состояло лишь из глянцевых листьев, но теперь оно покрылось изящными белыми бутонами-колокольчиками.

Ландыш, сообразил я.

Мамин любимый.

— Бл*дь.

Глава 44. Глазная вода

Лина

Я толкнула наружную дверь и вышла в дождливую ночь на главной улице. Капли ударяли меня по голове, пропитывали мою кофту. Но мне было плевать. Я была сердитой, обиженной, расстроенной и сбитой с толку. И ещё голодной. Поэтому в кино женщины с разбитыми сердцами всегда едят мороженое прямо из контейнера?

Чувствовать холодные жалящие удары каждой капли было лучше, чем чувствовать, как моё дурацкое сердце раскалывается на щепки.

Вот. Вот что я получила за то, что была уязвимой. Я открылась. Я сделала первый шаг. И меня ударили кулаком по проклятому сердцу. И именно это я и предсказывала. Я винила Наоми. Самодовольным женщинам, выходящим замуж, нельзя доверять. Как и сексуальным угрюмым соседям с отличными задницами и героическими шрамами.

Я знала это. И всё же вот она, я, прогуливаюсь под ледяным дождём после того, как испекла бл*дский кукурузный хлеб.

Нэш страдал, и это опустошало меня в такой манере, с которой я не была готова справиться. Но я не могла его исправить. Я не могла вскрыть эти его раны и заставить его исцелиться.

Я могла лишь пойти на дурацкую прогулку под дурацким дождём, чтобы моя дурацкая глазная вода смешалась с дурацкой водой с неба.

Прерывистое рыдание вырвалось из моего горла.

Если он не передумает, если он не осмелится выбраться из своего чёрно-белого мышления и не встретится со мной в серой зоне, я потеряю

его навсегда. И мысль о такой вероятности была ужасающей. И глупой. Мы едва знакомы, и я плакала под проклятым дождём из-за мужчины, который вышвырнул меня из своей квартиры.

«Или же мы знали друг друга лучше всех остальных?» — перебил тот назойливый внутренний голосок.

— Ненавижу испытывать чувства, — пробормотала я, обращаясь к пустой сырой улице.

Все остальные находились дома или в помещении, грелись, были счастливы и ели горячую еду. А я снова осталась снаружи.

Я двинулась вперёд, скрестив руки на груди и сгорбив плечи от холода. Я едва успела миновать тёплое свечение витрины «Виски Клиппера», когда услышала, как дверь, ведущая к квартирам, распахнулась.

— Ангелина.

О нет. Нет, спасибо. Нетушки. Я не позволю мужчине, который довёл меня до буквальных слёз, увидеть меня в этих самых слезах. Я сейчас слишком уязвимая. Я не переживу.

Вытирая своё влажное лицо рукавами, я перешла на бег.

Он не последует за мной. Этот мужчина только что пытался расстаться со мной. Не погонится же он…

Позади меня раздались быстрые шаги.

Я прибавила скорости, мои ноги шлёпали по лужам на тротуаре, пока я благодарила свои счастливые звёзды за то, что это была тёмная и несчастная ночь, а значит, больше никто не увидит моё слёзное унижение.

Он устал, замёрз и слетал с катушек. В любую секунду он решит, что за мной не стоит гнаться.

Моё сердце гулко стучало в груди, руки активно работали. Я быстрее его. Я могла продержаться дольше, пробежать более длинную дистанцию. Если сумею добежать до угла, то не придётся становиться свидетелем того, как он отказывается от меня. От нас.

На материале моей кофты сомкнулась ладонь, дёрнувшая меня назад. Затем сильные руки крепко обняли меня, приковывая к нему.

— Остановись, — пропыхтел Нэш мне на ухо, привлекая меня к себе. Он уткнулся лицом в мою шею сзади. — Просто остановись.

Во мне зародилась новая паника.

— Отпусти меня!

— Я пытался. Не могу.

Я замерла в его руках, пока новые слёзы катились по моим щекам.

— Я… ничего не понимаю.

— Я идиот. Засранец. Идиотский засранец, который не заслуживает тебя, Ангел.

Я попыталась отодрать его руки, но этот мужчина не поддавался ни на дюйм. Он сжимал так, что выдавливал из меня весь воздух.

— Если ты ожидаешь возражений с моей стороны, то тебя ждёт разочарование.

— Весь день я только и думал об одном — что, если бы с тобой что-то случилось?

— Ничего со мной не случилось. И ничего со мной не случится, — прошептала я, хотя моё дыхание сбивалось. Сколько у меня было разговоров с родителями, которые начинались точно так же, а заканчивались обещаниями, которые я, как все мы знали, не могла сдержать?

— Люсьен сказал, что мы обречены повторять ошибки наших отцов.

Я воспротивилась его хватке, и Нэш наконец-то позволил мне развернуться в его объятиях. Взглянув в его лицо, я тут же об этом пожалела. Так много боли. Так много печали. Я изнывала за него.