То, что не исчезает во времени
Шрифт:
— Я, Алиса, немного приболела.
— ОРЗ или опять спину прихватило? — Алиса не хотела сдаваться так просто. — Если спину, я сама могу приехать. Недавно освоила новые приемы — результат потрясающий.
— Да хорошо бы, Алиса! А то после гибели Кирилла к нам никто и не заезжает. Скоро сорок дней. Помянуть бы надо.
— Так когда лучше подъехать, Наталья Григорьевна? — Алиса умела «ковать железо».
— Да в любое время. Я дома. Виктор Семенович у нас на работу ездит, и то не каждый день.
— Ну, тогда завтра, ближе к одиннадцати.
— Будем
— До свидания, Наталья Григорьевна.
Алиса нажала на отбой и выдохнула. Завтра она что-нибудь узнает, может, даже удастся попасть в кабинет к Виктору Семеновичу.
«Хотя зачем? Нет, надо найти следы… Следы… от чего машина Зубова загорелась. Вот. В гараже, наверное, осталась смесь. Какая? Которая машины поджигает. Или вообще прямо обо всем спросить, и лучше при Наталье Григорьевне. Сказать, что она, Алиса, всё слышала тогда, в кабинете. Пусть объяснится, пусть покрутится. Я его выведу на чистую воду. За кем они там следили? Что выведывали?» — настроена Алиса была воинственно.
С этим настроением она и зашла в магазин.
Витрины, полочки с товаром ее немного успокоили. Алиса постепенно отдалась выбору продуктов, периодически вспоминая, что надо бы еще и это купить, и то не забыть.
Когда тележка наполнилась, Алиса покатила ее к кассе и тут почувствовала на себе чей-то взгляд. Резко обернулась. Никого, кто мог бы ее заинтересовать. Вон пожилые супруги, склонившись над холодильником, выбирают мясо. Мальчишка лет семи — явно убежал от матери и ворует — схватил конфеты. Девушка прошла мимо с озабоченным видом и бутылкой молока в руке. Двое мужчин спорят, какое спиртное взять.
«Показалось? Уже с ума схожу со всем этим!» — Она решительно двинулась к кассе и встала в очередь. Но ощущение, что кто-то за ней наблюдает, не отпускало.
К вечеру погода круто изменилась: поднялся ветер, повалил снег. Вместе с метелью усилилась и тревога, и ей теперь совсем не хотелось завтра ехать к Супониным, и тем более что-то там выяснять. Все ее замыслы показались ненужными и даже детски наивными. Захотелось позвонить Алле и всё рассказать или просто поговорить, но часы показывали первый час ночи.
Алиса посмотрела на мужа — вот кто всегда безмятежно спит, только бы до подушки добраться. Она прижалась к нему. Однако тревога не уходила, а казалось, наоборот, возрастала.
Алиса вдруг остро почувствовала, что ей не хватает его тепла и поддержки:
«Прожили чуть больше пяти лет. И куда что подевалось? А если еще лет семь проживем?.. Наверное, тогда всё сгладится… А если… Какая чушь лезет в голову! Еще эта метель, даже сквозь плотно закрытые окна слышен ее вой. Надо завтра позвонить Супониным и сослаться на… на болезнь. Нет, на погоду — замело. Как глупо всё получилось — сама же ведь напросилась».
К утру метель не стихла. И Наталья Григорьевна, к облегчению Алисы, позвонила сама и отменила встречу, сославшись на метель — дороги плохо чистят, еще застрянешь где-нибудь — и какие-то срочно образовавшиеся дела.
Павел уехал на работу.
Алиса позвонила своей помощнице,
Занятия успокаивали, настраивали на привычный жизненный ритм. Однако полного умиротворения не было. Тревога, казалось, съежилась, отодвинулась подальше в сторону, но в любой момент готова была выпрыгнуть из своего угла. И Алиса чувствовала это.
Глава 15. Подмосковье, октябрь 1941 года
Насте, одетой не по сезону — не нести же зимнее в руках, — трудно было бежать. Да еще с тяжелой корзиной. Очень скоро она выдохлась. Споткнулась о корень раскидистой сосны, упала, да так и осталась лежать, бросив рядом корзину с продуктами. Воздуха не хватало. Кровь стучала в висках.
«Живая! Живая! Обошлось… Убежала…»
А стоило ей в изнеможении прикрыть глаза, как перед мысленным взором снова вздыбилась земля и заметались люди в растерянности и охватившем их диком, животном страхе. Он и сковывал, и одновременно заставлял бежать. Бежать что есть сил и как можно дальше!
В первые же месяцы войны у них в деревне остались только женщины с детьми да из мужиков три калеки. К самолетам, летящим бомбить Москву, привыкли. Привыкли и к обозам с ранеными, и к беженцам, и к разному непонятному люду, проходившему через деревню. А когда канонада стала слышнее, а сводки с фронтов всё тревожнее, многие засуетились. У кого родня была в Москве, а кто и так, наобум, засобирались.
Немец придет — что делать? Уж лучше подальше, лучше со своими. А то ведь такое рассказывают! Беженцы-то. Хоть и листовки немец кидает, жизнь райскую расписывает, а всё одно страшно.
Почти всех лошадей из деревни забрали для фронта, поэтому пошли пешком, вливаясь в колонны беженцев.
Вот и Настя, посоветовавшись с родней Николая, в одно октябрьское, еще по-осеннему теплое утро взяла корзину побольше, уложила туда продукты, закрыла дом и отправилась в Москву вместе с соседкой Нюрой и тремя ее детьми — всё лучше, чем одной.
В Москве она собиралась разыскать Аграфену. Та работала в заводской столовой, имела свой угол и могла приютить, хотя бы на первое время. До войны Настя, когда бывала в Москве, обязательно заходила к ней с гостинцами, одна или с Николаем и с Васильком. Пили чай, а то и покрепче что, разговаривали, вспоминали.
Настя села, опершись спиной о ствол сосны, возле которой упала, провела рукой по щеке — кровь.
«Своя, наверное, ведь бежала не разбирая дороги. Как глаза целы остались! Или все же чужая? — Она заставила себя встать, осмотрела одежду — юбку немного порвала, наверное, зацепилась за что-то. И на руке кровь. Царапина. А так вроде цела, ничего не болит. Надо вернуться, помочь, может, кто живой, раненый. И Нюра с детьми — что с ними?»
Сначала они с соседкой шли вместе, Настя помогала ей нести годовалую Катю. Потом Нюра с детьми отстала, сказала, что догонит. И тут — самолеты! Видно, не все бомбы над Москвой сбросили, отогнали их наши зенитчики.