То, что скрыто
Шрифт:
– Где сейф?! – снова орет высокий – от досады еще громче.
Все слышат плач, и у Клэр все сжимается внутри. Джошуа!
– Какого хрена? – спрашивает коротышка, ни к кому в отдельности не обращаясь.
– Мама! – кричит Джошуа. – Поехали домой! – Он боязливо переводит взгляд с матери на нож в руке высокого.
– Все хорошо, Джош, – говорит Клэр. От страха у нее перехватывает дыхание; слова вылетают с трудом, по одному. – Иди… в детский отдел. Все будет хорошо. Возвращайся и жди меня.
Джош осторожно пятится назад.
– Нет! Стой где стоишь! – орет высокий грабитель.
Джошуа быстро-быстро мигает и на миг замирает
Она теряет равновесие и летит вниз. Падать сравнительно невысоко, но Клэр пытается извернуться, сгруппироваться, чтобы не упасть на спину. Раньше Клэр не верила рассказам о том, что в такие минуты время словно замедляется. Она отмахивалась от подобных рассказов, как от какой-то нелепой выдумки. И все же с ней именно так и происходит: за время короткого падения на деревянный пол она замечает поразительное множество подробностей.
Переворачиваясь в воздухе, она замечает высокого грабителя. Тот, видимо, решил, что не стоит гнаться за Джошуа.
– Пошли! – в страхе окликает его напарник.
Клэр кажется, что он выговаривает одно слово невозможно долго: «По-о-о-о-шли-и-и-и». Слово тянется, как ириска. Клэр по глазам видит, что парень боится. Ему лет пятнадцать, не больше. Она думает: интересно, матери этих парней знают, чем они занимаются?
– Давай, уходим! – долго и протяжно кричит коротышка, и оба грабителя наконец направляются к двери. Они уходят. Слава богу! И тут все ускоряется, возвращается к обычному времени.
Сначала Клэр ударяется об пол правым плечом. Взрыв боли отдает в руку. Потом с полом соприкасается голова, и перед глазами вспыхивает ослепительно-желтый свет. Вдруг высокий кричит с порога:
– А ну, положи! Повесь трубку!
Потом Клэр слышит голосок Джошуа – тихий, нерешительный.
– Из-за них мама упала, – говорит он в телефон. Голосок у него дрожит, он испуган. – Они взяли деньги, – торопливо добавляет он.
– Беги! – Клэр пытается кричать, но у нее как будто выкачали весь воздух из легких.
– А ну, положи трубку, гаденыш! – стиснув зубы, шипит грабитель.
Клэр ползет по полу к Джошуа; болят голова и плечо, но это сейчас не важно. Главное – ее сын.
– Беги! – в отчаянии шепчет она.
Джошуа бросает телефон; трубка со стуком падает на пол. Но он не убегает, а подходит к матери и падает на пол рядом с ней. Вдали завывает сирена; Джошуа громко, со всхлипами, дышит ей в ухо. Воры тоже слышат сирены и быстро выбегают из магазина.
– Все хорошо, Джошуа! – слабым голосом говорит Клэр. – Все хорошо, дружок. – Он сидит рядом с ней по-турецки, вцепившись ручонкой ей в запястье, как будто боится, что, если он ее отпустит, она улетит. Плечо и голова болят так, что ее тошнит; к горлу подкатывает желчь. Она отворачивается на бок, подальше от Джошуа, и ее рвет. Клэр слышит, как сынишка плачет; она чувствует, как его тельце сотрясается рядом с ней, но он по-прежнему держится за ее запястье, даже сжимает еще крепче. – Не плачь, Джошуа, – шепчет Клэр, хотя у нее самой по лицу текут слезы. – Пожалуйста, не плачь!
К ним подползает Трумэн, тычется Клэр в лицо мокрым носом, садится рядом, и они втроем ждут, когда прибудет помощь.
Джошуа выпускает Клэр только после того, как приезжает бригада службы спасения и фельдшер уверяет его,
– Все хорошо, Джош! – снова и снова повторяет Клэр.
– Пока не приедет ваш муж, с мальчиком побудет сотрудница полиции, – говорит фельдшер. – Вы сильно ушиблись. Надо сделать рентген, а потом вас осмотрит врач. Очень больно?
Клэр кивает.
– А можно он побудет со мной? Я не хочу оставлять его одного. – Она приподнимает голову, силясь разглядеть Джошуа, прищуривается от напряжения.
Он сидит на диване; Трумэн положил голову ему на колени. К нему подходит молодая сотрудница полиции и что-то говорит; уголки губ у него приподнимаются в робкой улыбке.
– Мэм, вас непременно нужно доставить в больницу. Не волнуйтесь, сотрудница полиции за ним присмотрит.
– Похоже, меня сейчас опять вырвет, – смущенно признается Клэр.
– Ничего, – говорит фельдшер. – Скорее всего, у вас сотрясение мозга. Не стесняйтесь!
Когда Клэр приезжает в больницу и ее вкатывают в отделение неотложной помощи, Джонатан уже ждет ее. Он стоит на пороге и смотрит на нее встревоженно.
– Клэр! – кричит он, и санитары останавливаются. – Клэр, что с тобой?
– Джошуа! – отвечает Клэр. – Где Джошуа? – Она резко садится, и череп пронизывает острая боль. Она вертит головой в поисках сына.
– Он в порядке, – уверяет Джонатан. Когда он смотрит на жену, из его глаз катятся слезы. – Сейчас его сюда привезут… – Он осторожно гладит ее по голове. – Ты-то как? Что случилось?
Пока носилки с Клэр катят по коридору, она наспех рассказывает мужу о том, что произошло. Джонатан идет рядом и держит ее за руку. Глаза у нее слипаются. Сейчас ей хочется одного: поспать. Но она борется с собой.
– Ты бы видел Джошуа! – говорит она, и в ее голосе ужас смешивается с гордостью. Клэр смотрит на запястье, которое так крепко стискивал мальчик, пока они ждали помощи. Отпечатки его пальцев понемногу выцветают, и ей вдруг становится страшно. На секунду ей кажется, что Джошуа пропал, что его навсегда отрывают от нее. Но потом она слышит знакомый топот его ног. Мальчик все ближе… вот он уже рядом с ней.
– Ты мой храбрец! – шепчет Клэр и тянется к сыну, а потом наконец сдается и засыпает.
Эллисон
На общих собраниях я до сих пор в основном молчу. Стесняюсь подавать голос. Каждая из нас может рассказать, что, по ее мнению, подтолкнуло ее к принятию неверного решения. Я много думаю над этим. Вряд ли в истории Линден-Фоллс кто-то падал так низко и так стремительно, как я. Я была идеальной дочерью идеальных родителей… Впрочем, теперь, вспоминая детство, я уже не знаю, так ли это. Родители кормили и одевали нас, следили за тем, чтобы мы хорошо учились, записывали в спортивные секции, брали с собой на всякие мероприятия. Мы даже каждое воскресенье ездили в церковь. И все-таки чего-то не хватало. Мы обсуждали мои спортивные достижения, подготовку к выпускным экзаменам, комитет молодых христиан, в котором я состояла… вот, пожалуй, и все. Мы никогда не вели разговоров по душам, не смеялись вместе; не могу вспомнить ничего, что не было бы вписано в рамки почасового ежедневника, висящего на стене на кухне. Наверное, я могла бы рассказать, как мне недоставало общения с родителями. Потому-то я и не призналась им в том, что забеременела.