То ли быль, то ли небыль

Рапопорт Наталья

ГэБэ был личностью легендарной. Археолог, он много путешествовал, совершал удивительные открытия, а попутно прятал в своих экспедициях диссидентствующих друзей, спасая их от вполне реальных угроз со стороны не любившего шутить грозного «тезки». «Скрывался от ГБ в экспедиции у ГэБэ», – не раз и не два слышала я о разных знакомых и незнакомых мне людях. Формально он диссидентом не считался, но, как всякий русский интеллигент, имел внушительный счет к «Софье Власьевне».

ГэБэ знал множество интереснейших историй, замечательно их рассказывал, его можно было слушать часами, даже когда он повторял уже знакомую историю. Очень любил рассказывать, например, как он делал предложение своей будущей жене.

Году, кажется, в сорок пятом, гуляя с красавицей Майей по берегу Волхова, ГэБэ произнес:

– Я вас люблю и сейчас сделаю вам предложение. Но сначала я должен открыть вам страшную тайну: я ненавижу Сталина!

То ли это ее не испугало, то ли любовь оказалась сильнее страха, но только они поженились и счастливо прожили вместе около пятидесяти лет… Примерно тогда же друг ГэБэ привел к ним в компанию на встречу Нового года прелестную девушку, на которой собирался жениться. Когда пробили куранты, девушка встала и предложила выпить первый тост года за товарища Сталина. Наступила гробовая тишина.

– Ничего, ребята, я ее перевоспитаю, – пообещал обескураженный друг. Обещание свое он выполнил: женился и перевоспитал, и недавно отпраздновал золотую свадьбу.

– Во как влюблен был! – восхищенно заключал Георгий Борисович свой рассказ.

Друзья молодости (и я за глаза) звали его не ГэБэ, а Жора.

…Переехав из Москвы в Климовск, Жора Федоров совершенно изменил лицо города. Перед его обаянием спасовали даже работники отдела культуры климовского горкома партии, с которыми он быстро подружился и тем самым совершенно нейтрализовал. И вот в климовский Дворец культуры стали наезжать друзья Федорова. Чуть ли не первым экраном показывал свои фильмы Рязанов. Жора устраивал в Климовске такие концерты и такие выставки, о которых в Москве и мечтать не приходилось.

Однажды, приехав к Федоровым, я увидела во дворе невысокого раскосого человека, безуспешно боровшегося с пинг-понговой сеткой. Он курсировал вокруг стола, пытаясь и так и сяк пристроить стойки, но все как-то не выходило, и я уже открыла было пасть, чтобы дать ему через окно какую-то ядовитую рекомендацию, как незадачливый Жорин гость замурлыкал что-то себе под нос, и меня вдруг осенило: елки-палки, да это ж Юлий Ким! Рекомендацию давать расхотелось.

Лучший в моей жизни концерт Кима я слышала в Климовском Доме культуры.

А сама-то я как попала в дом к Федоровым? Не помню, наверное, познакомили наши общие друзья Утягины. [17] Павел Юрьевич Утягин (Павлик), профессор-химик, был одним из ближайших друзей Жориной юности. Развлекались Жора с Павликом тем, что постоянно друг друга разыгрывали и не всегда безобидно. Жора написал об этих розыгрышах прелестный рассказ и опубликовал его в какой-то местной газете вроде «Климовской правды». К сожалению, рассказ у меня не сохранился, и я восстанавливаю описанные там события по памяти.

17

Я воспроизвожу фамилию Павлика так, как представил ее Жора в упомянутом ниже рассказе.

Вот какое безобразие учинил Жора на Павликову докторскую защиту. Тут надо сначала объяснить две вещи. Павлик с женой – большие любители путешествовать. Это раз. Я не знаю, есть ли на свете неревнивые женщины: я, например, ревнива, вот и жена Павлика, Марианна, – тоже. Это два. На этом и сыграл Жора, готовя Павлику к защите подарок от общих друзей.

Когда огласили результаты голосования (разумеется, единогласного: Павлик – блестящий ученый), в глубине сцены раздвинулся занавес, а за ним оказались прекрасная туристская палатка и надутая резиновая лодка. Восхищенный Павлик

бросился к палатке, и тотчас оттуда, покачивая бедрами, выкатилась ему навстречу красотка-блондинка в очень смелом купальном костюме (ее сыграла одна из лаборанток).

– Чур меня, чур, – закричал Павлик в ужасе… и не зря: прошло какое-то время, прежде чем Павлику удалось восстановить семейный мир и утрясти взаимоотношения Марианны с Жорой.

Павлик отомстил. Жора был в экспедиции в Молдавии, когда туда неожиданно пришла телеграмма, подписанная заместителем директора Института Археологии Академии Наук, где Жора работал. В телеграмме сообщалось, что Институт выдвигает Жору в члены-корреспонденты Академии Наук СССР, и ему надлежит срочно вернуться в Москву для сбора необходимых документов, которых требовалось представить штук двадцать пять. Жора принял все за чистую монету, оставил экспедицию, вылетел в Москву и довольно долго собирал перечисленные в телеграмме документы. Наконец, он принес их ученому секретарю института. Тот несказанно удивился, и только тут обнаружился подвох.

Теперь очередь была за Жорой, и он не остался в долгу. Незадолго до описываемых событий в Москве по приглашению Академии Наук СССР побывал лауреат Нобелевской премии Лайнус Полинг. Его принимали на самом высоком уровне, и, конечно, в торжествах по поводу приезда Полинга активно участвовал Нобелевский лауреат с советской стороны академик Семенов – директор института, в котором Павлик работал. И вот Семенову приходит телеграмма из-за рубежа. Латинскими буквами написан короткий русский текст: «Москва. Академику Семенову. Сердечно поздравляю замечательным открытием – эффектом Утягина Тчк Полинг Тчк».

Семенов рассвирепел. Как – он, директор института, последним узнает о совершенном в институте открытии?! И как посмел Утягин дать информацию об открытии за рубеж прежде, чем работа была доложена на ученом совете института и по достоинству оценена советскими коллегами?! Семенов вызвал Утягина и страшно на него кричал. Тот сначала никак не мог понять, в чем дело, и только когда разъяренный Семенов швырнул ему телеграмму, Павлик сообразил, «откуда дровишки»… Он попытался объяснить Семенову, что это розыгрыш, но тот был настолько разъярен, а невразумительные объяснения Павлика звучали столь нелепо, что потребовалось время и все марианнино обаяние, чтобы утрясти конфликт Павлика с директором института…

Вот так подшучивали друг над другом Жора и Павлик. Крепка была эта дружба, устоявшая перед такими испытаниями!

У Федоровых я пришлась ко двору и стала бывать, и не только сама бывать, но и привозить к ним своих друзей – как-то раз Таню и Сережу Никитиных, другой раз Даниэлей.

Поездка с Даниэлями имела свою историю.

Сима

У Федоровых был дом с говорящими стенами. Стены кричали, насвистывали и пели о хозяевах. Портрет Георгия Борисовича был работы Виталия Комара (того самого, из пары Комар-Меламид). Необыкновенные куклы оказались подарком падчерицы Александра Тышлера Тани Шур, великолепной кукольной художницы и керамистки. Окончательно меня добили доски – обыкновенные кухонные доски, расписанные чьей-то талантливой, хулиганской, не знающей удержу рукой. Под ними стояло расписанное той же рукой небольшое деревянное корытце. Это был полудеревенский – полугородской фольклор в стиле Городца, но сюжет!.. Я просто остолбенела. На высоком пригорке – церковь; внизу – площадь с традиционным сельсоветом; неподалеку в кустах валяется парочка в стадии далеко зашедшего флирта, от них откатилась пустая водочная бутылка; а на переднем плане отдает салют пионерский отряд – красные галстуки, вдохновенные лица – всегда готов! Непонятно только, кому он салютует – то ли сельсовету, то ли трахающейся парочке, то ли водочной бутылке…