То памятное утро
Шрифт:
— Отец, — заговорил я, набрав в грудь побольше воздуха, — Йошка Чере намедни гнался за Банди Калоци до самого дома, а Банди от школы далеко живет. Мать Банди увидала, как они за домом дерутся, подошла к ним да как…
— Что ты все по камням шлепаешь? — ни с того ни с сего окрысился на меня отец. — И так башмаков на тебя не напасешься. Перейди на мою сторону.
Я запнулся на полуслове. Послушавшись отцовского указа, перешел по правую сторону от него и упавшим голосом продолжал:
— Сперва она Йошке оплеуху закатила, а потом и Банди
— Хватит языком молоть!
Я онемел, словно меня обухом по голове огрели, и боязливо покосился на отца. Лицо у него было неприветливое, усы торчком, брови опять нахмурены…
Я повесил голову, и мы в полном молчании продолжали путь. Городские дома постепенно приближались, и на дороге становилось все больше и больше людей, по-воскресному, празднично разодетых. У меня чуть не вырвалось: «А вон и Арато идут, всем семейством!» — но я вовремя осекся. Лишь у самого города в последней надежде я рискнул заговорить:
— До чего же денек погожий, отец!
Он не ответил, и моя огромная радость, которую дотоле едва мог вместить в себя окружающий праздничный мир, враз съежилась домала. Я никак не мог взять в толк, что стряслось с отцом, отчего губы его так напряженно стиснуты, а глаза упорно обходят меня. Его дурное настроение сковало даже мою ребяческую резвость: я брел подле него, едва волоча ноги, точно вконец вымотался. И на улицах города я пошел уже не рядом с ним, а поплелся сзади.
Когда мы добрались до главной площади, я с удивлением обнаружил, что мы сворачиваем не вправо, к церкви, а влево и приближаемся к широким стеклянным дверям с большущей зеленой вывеской: «Корчма».
Я замер посреди мостовой.
— Отец!
— Чего тебе?
— Разве мы не в церковь идем?
— Ив церковь успеем, — отмахнулся он. — Вон и Арато, аккурат подоспели.
— Да-а…
— Шел бы и ты с ними! — Он испытующе глянул на меня.
— С ними я не пойду.
— Почему так?
— Не пойду, и все. Пойдем вместе.
Глаза его сердито блеснули.
— У меня дела. А ты ступай себе…
— Не хочу идти один.
— Не хочешь, как хочешь. Вот навязался на мою голову, леший тебя дери с твоим упрямством! — вырвалось у него в бессильном гневе, и глаза его растерянно забегали, словно он не знал, что ему со мной делать. Но вот он распахнул дверь в корчму и в сердцах пропихнул меня вперед.
В корчме оказалось шумно, накурено и посетителей битком, хотя из-за густого дыма людей поначалу было и не разглядеть. Сердце мое заколотилось, все мне было внове: и запах, дотоле совсем незнакомый, и непривычный шум ведь слух мой еще был наполнен воскресной тишиной наших горных виноградников. За стойкой с множеством стаканов и кружек возвышался полный, краснолицый мужчина; он улыбнулся отцу как давнему знакомому:
— Добрый день, дядя Йожи! Как поживаете?
Отец облокотился о край стойки.
— Налей-ка мне стакан вина, Фери.
Тот
— Это чей же малец?
Отец отхлебнул из стакана и степенно обтер свои рыжеватые с проседью усы.
— Ваш, что ли? — продолжал допытываться толстяк, с улыбкой поглядывая то на меня, то на отца.
— Этот? — вроде как опомнился отец и небрежно бросил: — Он со мной.
И снова поднес к губам стакан. Но тут с другого конца зала вдруг раздался громкий, радостный крик:
— Йожи! Йожи Сабо!
Оба мы обернулись. Какой-то мужчина одних лет с отцом поднялся из-за стола, где сидели еще три-четыре человека, и поспешно направился к нам.
— Йошка, да неужто это ты? Как только ты вошел, я смотрю на тебя, смотрю…
Угрюмое лицо отца просияло.
— Ба, да никак это Шандор!
Они обменялись крепким рукопожатием.
— Йошка, ты уцелел, выходит? Последний раз виделись с тобой, когда русские отогнали нас к самому Пруту. Страшная была заваруха! Куда ты тогда подевался?
— Переплыл на другой берег. А ты?
— Меня в плен взяли, я только в двадцать втором домой вернулся… Пойдем к столу, там и Янош Калло…
Отец взял свой стакан и направился было за ним, но тут взгляд его наткнулся на меня, и он призадумался, как быть. Однако кивнул головой, и мы пошли к столу.
— Мог бы, между прочим, и заглянуть к нам, — укорял отца его знакомый. — Не так уж и далеко отсюда наши края.
— А вы чего ко мне не наведались?
— Мы думали, тебя нет в живых. Эк нас в ту ночь всех пораскидало!
Отец долго тряс руку того, фамилия которого была Калло, поздоровался с остальными и присел к столу. Я стоял вплотную к отцовскому стулу и не сводил с них глаз, но взрослые не обращали на меня никакого внимания: перебивая друг дружку, они рассказывали каждый про свое житье-бытье. Посеребренные сединой, лысеющие, все они переступили порог старости, как и мой отец.
— Мне в свое время довелось-таки до дому живым добраться, — задумчиво произнес Шандор Бесе. — А вот сынок мой, тот на Дону погиб… Уж лучше б мне было тогда в Пруте потонуть!.. А то сам, вишь, еще одну войну пережил и остался на старости лет почитай что один… Есть у меня, правда, две дочки, но и те замуж повыходили.
Отец молча кивал.
— Ты вроде и не рад, что мы встретились? — спросил Бесе, внимательно разглядывая отца.
— Постарел ты, Йошка. Да-а, годы — они никого не красят.
Родитель мой и на это ничего не ответил. Я дернул его за рукав.
— Отец, — шепнул я совсем тихо.
Он метнул на меня такой взгляд, что все у меня внутри похолодело. Никогда не видел я у него такого взгляда. Я помолчал, потом робко дернул его еще раз:
— Купите мне водички с красным сиропом.
Я хотел было добавить к своей просьбе привычное «отец», но взгляд его, еще более ожесточенный, заставил меня осечься. Тут и Шандор Бесе заметил меня.