«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
Шрифт:
— Ну, не плачь, не надо. — Дикрозис гладит ее по растрепавшимся волосам. — Все будет хорошо… Доверься мне… Мы его разыщем.
— Корабль уже в порту? Я сейчас… — Крелле берет приготовленное платье.
Дикрозис отеческим движением берет у нее из рук платье.
— Не будь дурой… Ты что, не понимаешь… Десять лет — не пустяк… Тебе надо реабилитироваться… Не ты побежишь к латышам, а они придут к тебе… И увидят, что ты достойна своего друга… Я сам подберу для тебя репертуар…
— Ты что — шутишь? —
— Никто про «Веселый дельфин» и не говорит, — ухмыляется Дикрозис. — С сегодняшнего вечера ты выступаешь в «Хрустале».
— Перестань! Это уже не шутки. Это издевательство!
— Не веришь?.. Вот контракт!
Дикрозис подает Крелле сложенную вчетверо бумагу. Осторожно и неуверенно берет она контракт. Медленно разворачивает. Из контракта выпадают несколько банкнот. Крелле не видит их. Взгляд прикован к документу, на котором отчетливо значится ее имя. На лице женщины недоумение. Ведь это и в самом деле контракт. Дикрозис не лжет.
— Благодарю… Но чего же ты потребуешь за это? — спрашивает она шепотом, а у самой сердце замирает от неудержимой радости с примесью страха. — Ты же чего-то потребуешь взамен?
Дикрозис встает.
— Пока ничего… Я это делаю только ради тебя… И ради него… Ради вас двоих… Все остальное будет зависеть от тебя!
В кабачке «Спасение моряка» шумное оживление. Здесь собрались не только лоцманы, но и другие моряки.
Все живо обсуждают последнюю новость — прибытие советского судна. Это первый русский корабль, пришедший в Криспорт в послевоенные годы. К тому же успела разнестись весть, что у штурвала корабля стоял давний друг Эрика Берлинга, латыш Аугуст Тайминь, которого многие хорошо помнят. Вокруг стола, за которым сидят Берлинг, Хеллер и Густав, собрался кружок их друзей, и все наперебой засыпают Берлинга вопросами.
С шумом распахивается дверь кабачка, влетает Нора.
В руке у нее громадный букет огненных гвоздик. Подбежав, она лохматит Густаву волосы, целует отца в щеку, хватает со стола кружку Хеллера и, заглянув в нее, с наигранным сожалением восклицает:
— Ах вы старый пьянчуга! Мне не могли оставить?
— Отдай мне цветы, тогда получишь, — шутит Хеллер.
— Не про вашу честь, дядюшка, эти цветочки! Для советских моряков! Нигде больше не было красных гвоздик!
— Почему обязательно красные? Вместо красного флага? — усмехается Хеллер.
Вдали слышна корабельная сирена.
—
Лоцманы встают. Когда все они выходят на улицу, навстречу бежит мальчишка-газетчик.
— Покупайте «Курьер Криспорта»! Экстренный выпуск! Таинственный проход советского судна в Криспорт! Что привезло оно бастующим лоцманам? — выкрикивает мальчишка.
Берлинг покупает газету, читает и мрачнеет.
— Товарищи, никуда мы не пойдем, — заявляет он твердо.
— Тебе разве не хочется увидеть Аугуста Тайминя? — Нора не понимает, чем вызвано решение отца.
— Наконец-то ты одумался, Берлинг, — говорит Хеллер. — С этими русскими еще попадешь в беду.
— Нет, беды надо ждать вот от этих. — Берлинг сминает в руке газету. — Нету дыма без огня.
— Кто тебе может запретить приветствовать старого товарища? — возмущается Нора.
— Для нас он друг и товарищ, а для Борка и судовладельцев — красный. — Густаву понятны сомнения Берлинга.
— В том-то и дело! — говорит Берлинг. — Пахнет провокацией… А тогда нечего им давать лишний ход для клеветы.
— Ну и пусть! — не унывает Нора. — Хочу идти и пойду!
— Ты в ответе только за себя, а я за исход всей забастовки… Тайминь меня поймет… И прошу тебя — будь осторожна. Было бы лучше тебе с ним даже не встретиться. Как-никак ты моя дочь… Можно истолковать по-всякому.
— Хорошо. Я только брошу эти цветы советским морякам! — уже издали кричит Нора. — Пусть кто попробует мне помешать.
У моста через Большой канал она перебегает мимо большой темно-серой машины, которая только что остановилась. Один из пассажиров высунул в окно голову. У него пышные усы, большой красный нос и редкие белесые волосы.
— Эй, красотка! — окликает он хриплым голосом пьяницы. — Где тут у вас гостиница «Корона»?
Нора показывает рукой направление и бежит. Вслед несется тот же хриплый голос:
— Эй, ты! В ней буфет есть?
Машина рывком устремляется дальше. Водитель в черных очках глядит на усатого.
— Смэш, когда я тебе наконец привью приличные манеры? — бросает он гадливо.
От этих произнесенных вполголоса слов Смэш съеживается и, отведя взор, бормочет виновато:
— Приму к сведению, шеф.
— Видел вывеску с надписью «Криспорт»?
— Я ведь не пьян.
— Тем более. Еще раз напоминаю, что с этой минуты и до того момента, когда надпись «Криспорт» снова останется позади нас, я для тебя никакой не шеф, а господин Венстрат. Понял?
— Да, шеф!
У гостиницы «Корона» серая машина останавливается. Венстрат выходит. Поправив галстук и сняв соринку со своего модного костюма в полоску, он замечает, что и Смэш намерен выйти из машины.