Тобой расцвеченная жизнь
Шрифт:
Та молчит, испепеляя меня взглядом — понимает, что я рыскала в ее комнате. Но мне все равно... почти.
— Ладно, раз уж я вам пока не нужна, то пойду-ка я почитаю... про любовь, — многозначительным голоском уведомляю я старую леди и прихватываю со столика обе книги в цветастых обложках. — Уверены, что не хотите послушать одну из этих «сладких» историй? Свежей газеты все равно нет.
Та не удостаивает меня ни единым хлопком по одеялу, и потому я присаживаюсь у окна и погружаюсь в хитросплетение любовной интриги, нет-нет да прерывая чтение комментариями, вроде «вот ведь
Фрау Штайн хватает лишь на первые пятнадцать минут, а потом она опрокидывает на пол стакан с водой...
— Что вы творите? — отзываюсь я на ее хулиганство. — Мне казалось, мы с вами договорились...
Она лупит по одеялу, и я продолжаю:
— … Договорились, что я стану читать вам...
Она снова лупит по одеялу.
— … газеты, — заканчиваю я свое предложение, догадавшись вдруг, что та хочет донести до меня. — Хотите, чтобы я почитала вам книгу?
Фрау Штайн нехотя опускает руку на одеяло — понимаю, нелегко сдавать свои позиции.
— Хорошо, я вовсе не против. — И я пересказываю ей зачин начатой книги, продолжая чтение с того места, на котором остановилась, и поначалу все идет очень даже неплохо... Но тут мы доходим до этой сцены: — „Придержи подол или совсем сними сарафан. Щеки налились жаром. Вся красная, Реджина тем не менее исполнила приказ...» Э, — не менее красная, чем озвученная в романе Реджина, я смущенно бросаю на старушку осторожный взгляд, — слушайте, давайте упустим, что ли, этот момент...
Но та дважды лупит по одеялу с такой яростной силой, что я даже подскакиваю на месте. Ясно, она жаждет продолжения...
— „ Стоя перед диваном, она старательно избегала взгляда Себастьяна, пока тот рассматривал ее. Реджина начала возбуждаться», — мой голос хрипит, и я снова замолкаю, косясь на старую развратницу. Как еще прикажете мне ее называть... Та взглядом понукает меня продолжить чтение, и я нехотя подчиняюсь: — „Внезапно он запустил руку ей между ног. Слегка коснувшись поросли на лобке, Себастьян большим пальцем принялся медленно растирать...» Ну, знаете, хватит! — восклицаю я, захлопывая книгу. — Это просто порнушка какая-то... Я не стану читать такое... вслух.
В этот момент я практически вижу, как фрау Штайн торжествующе ухмыляется, словно празднуя расплату за мои же ультиматумы в свой адрес. Или, возможно, это игра моего воображения, не могу утверждать это с точностью... А та снова лупит рукой по одеялу.
— Не стану я этого читать, даже не надейтесь! — Хлопает входная дверь, и я, красная и чуточку возбужденная, вылетаю из комнаты развратной старушки, буквально налетая по пути на Патрика, спешащего в мою сторону.
Он останавливает меня, касаясь руками моих плеч.
— Эй, стой, где-то пожар?! — говорит он при этом.
Пожар — правильное слово: все во мне полыхает, взметаясь ввысь ярко-красными искрами... Даже руки Патрика с загрубевшими подушечками пальцев вызывают у меня новые очаги непроизвольного возгорания в области сердца и легочных альвеол: я прокашливаюсь, словно наглотавшаяся дымом жертва пожара, а потом хриплым голосом
— Я просто опаздываю кое-куда... Извините.
В этот раз Патрик не вызывается подвезти меня до дома, и я медленно бреду по разморенным от зноя улицам, все прокручивая и прокручивая в голове действия некоего Себастьяна по отношению к слишком покорной ему Реджины... Боже, что за наваждение! Определенно, мне напекло голову и у меня случился солнечный удар.
Вот ведь старая склочница и ее развратные романы...
Другой моей находкой оказалась старенькая швейную машинка «Зингер», которой, похоже, не пользовались энное количество лет. Я едва не задохнулась от счастья, проведя пальцами по ее металлическому корпусу, окрашенному в угольно-черный цвет... Рядом в картонной коробке отыскались катушки ниток, старые пуговицы, замочки и крючки для одежды, полу ржавые ножницы и несколько старомодных выкроек допотопных времен. А еще масленка...
Весь день я не могла думать ни о чем другом, кроме как об этой сиротливо брошенной на чердаке швейной машинке, и следующим же утром кое-как стащила ее вниз, водрузив на один из стульев в комнате Фрау Штайн.
— Смотрите, что я нашла! — кидаю я ей, сияя счастливой улыбкой, и старая женщина слегка косит правым глазом: таким образом она выражает свое недовольство мной. Подумаешь, новость... — Это просто преступление держать такую чудесную вещь в полном забвении на чердаке... Да, да, знаю, вам не нравится, что я сую нос везде, куда ни попади, но, согласитесь, вам со мной весело...
Фрау Штайн невозмутима, словно мраморная статуя, и следит за моими манипуляциями с машинкой скептически-презрительным взглядом. Я между тем смазываю все кажущиеся мне необходимыми детали и нажимаю на педаль... Механизм, поначалу было упиравшийся и не желающий мне подчиняться, наконец делает первую тонкую строчку на клочке желто-красной материи с мелким узором из листьев.
— Вы ведь не против, если я ей воспользуюсь? — обращаюсь я к своей подопечной. Та продолжает изображать мраморную статую... — Будем считать, что вы не против, — вскидываю я свои брови и осматриваюсь вокруг. — Я очень даже неплохо управляюсь с машинкой, вы знали об этом? Нет, конечно, не знали, — сама же и отвечаю я. — Откуда бы вам знать об этом... — И все еще вертясь из стороны в сторону, продолжаю: — Интересно, что бы я могла использовать для первого эксперимента? Может, ваше розовое покрывало? Оно вам абсолютно не к лицу.
Старушка хмурит свои кустистые брови, а я не могу сдержаться:
— Мне очень хочется сшить для вас ночной чепчик, — хитро ей подмигиваю, — ну, знаете, такой викторианский чепчик светской дамы из далекого прошлого... Так и вижу вас в длинной ночной сорочке и в премиленьком чепце с рюшечками — просто миссис Хэвишем собственной персоной.
Брови фрау Штайн еще сильнее сходятся на переносице.
— Да ладно, не хмурьтесь вы так, — беззлобно поддеваю я ее, — хотите я сошью вам слюнявчик, чтобы не пришлось повязывать полотенце во время кормления? Обещаю, вы будете выглядеть настоящей красоткой, уж я приложу все усилия.