Точка невозврата.
Шрифт:
Пару лет назад в Нижний забрела беглая невозвращенка. Она была тощей до выступающего хребта, покрытой пёстрыми пятнами синяков разной давности и застарелыми шрамами. Невозвращенка практически не разговаривала, шипела и кусалась, когда кто-то пытался её коснуться. Старик из старожилов признал в беглянке пропавшую десяток лет назад сиротку. Правда, старик давно выжил из ума и верить его словам стоило с оглядкой, но народ не усомнился.
О том, что невозвращенцы крадут детей Нижнего города поговаривали давно. Работы в общине всегда больше, чем свободных рук. Правда,
– Чего застыла, деточка? Особого приглашения ждёшь? – скрипучий голос вырвал Агату из забытья.
Древний скрюченный дедок застыл у ворот, опираясь на черенок лопаты и внимательно разглядывал пришелицу.
Агата отметила непривычно-мягкую ткань одежды, стянутые в хвост на затылке волосы и неаккуратную бороду. Намётанный взгляд пробежался по чужому лицу и шее, но следов имплантов не нашёл.
Старик ответил таким же пристальным взглядом, развернулся и махнул рукой, призывая двигаться следом.
Выбор у неё оставался нехитрый – надеяться, что Щёголь сдержит слово, или готовиться к травле патрульных и бесконечным побегам от спецслужб.
Агата пошла. Штаны из хрусткой жёсткой ткани шуршали в такт шагам. Сумка била под колено. Ручка скользила во вспотевшей ладони. В горле встал ком.
Утоптанная и присыпанная щебёнкой дорожка петляла между корявыми яблонями. Тянуло гнильцой, душноватой сладостью и смятой подошвами ботинок травой.
Между деревьями копошились люди. Женщины в непрактичных устарелых юбках таскали в подолах яблоки. Ребятня сновала по округе, звеня маленькими металлическими вёдрами и, кажется, больше создавала суету, чем помогала.
– А ну, перестали егозить! – прикрикнул провожатый. – Обед на носу, а вы даже полдела не доделали.
Ребятня заклекотала, как стая вспугнутых с помойки птиц, и бросилась врассыпную.
Агата скосила на старика осторожный взгляд. Чтобы заставить детей так слепо повиноваться приказам, нужны воистину зверские способы дрессуры. Вспомнилась исполосованная спина беженки. Агата повела лопатками, буквально чувствуя плеть с металлическим утяжелителем, прохаживающуюся по хребтине.
Дорога вильнула мимо кособоких приземистых строений и вывернула к трехэтажному зданию.
Фасад его, некогда выкрашенный белоснежной краской, облупился. В прорехах виднелся сероватый камень. Окна оплетал вьюн, крыша щеголяла облетевшей черепицей. Строение дышало древностью, затхлостью и унынием.
Провожатый остановился перед рассохшейся деревянной дверью и ткнул пальцем, указывая в темноту коридора:
– Топай, пока не встретишь кого-нибудь из бабёнок. Там уж отведут к настоятельнице, покажут-расскажут, определят на постой.
Агата пробурчала что-то благодарное и шагнула за порог.
Внутри пахло свежей побелкой, старым деревом и подгорелым маслом. Агата пару лет назад подрабатывала в забегаловке на границе Нижнего и Верхнего и вдоволь нанюхалась ароматов не синтезированной дешёвой еды.
Дымная горечь полезла в нос. Агата чихнула.
– Старый, ты кого припёр? – первая встреченная
Девчонка-подросток – долговязая, голенастая, угловатая как плохо обструганная доска – замерла посреди коридора, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. На по-детски округлых щеках россыпью алели прыщи. Грязные, волосы, выкрашенные в ядовито-голубой, спутанными прядями сползали на плечи.
– Галка, не пугай гостей! – прикрикнул провожатый. – Проводи лучше к старшим.
Девчонка развернулась и двинулась вглубь коридора нервным размашистым шагом. Агата засеменила следом, с трудом поспевая. Сумка нещадно колотила под колени. Ободранная накануне скула чесалась. Агата на ходу поскребла подбородком о плечо, едва не потеряв равновесие. Галкина спина скрылась за поворотом.
Агата прибавила шагу.
Внутри здание выглядело ещё старше и угрюмее.
Световая лента под потолком моргала побитыми сегментами. Ботинки тонули в мягком ворсе ковра. За приоткрытыми дверями мелькали человеческие силуэты. Агата слышала шепотки, видела любопытные детские мордашки, высовывающиеся ей вслед из-за углов. Обитель выглядела мирно. Ветер приносил с улицы запах земли, сырость, людские голоса. Но Агата не обманывалась деланным спокойствием. Она помнила, как и зачем сюда попала.
Три трупа за три месяца. Щёголь говорил без малейших эмоций в голосе, но по спине Агаты маршировали мурашки размером с кулак. Повешенный, потравленная и сиганувший с крыши подросток. С первого взгляда, ничего необычного. В Нижнем порой приходилось переступать тела бродяг, вовремя не убранные вечно барахлящей техникой. Но в Нижнем к смерти относились философски – как к избавлению, как к возмездию, как к неизбежной точке в истории.
Верхний смерть отрицал. Искал способы продлить срок действия своей оболочки, или перескочить в новую, после её кончины.
Невозвращенцы же смерти боялись. До трясучки. Они цеплялись за родную тушку клещами, питались исключительно натуральными продуктами, отрицали синтов, возвращенцев и любые вмешательства в естественное человечье существование. И в этом пропахшем сыростью и яблоками раю за три месяца произошло три суицида. Полицию, сунувшую было нос в общину для расследования, мягко послали заниматься своими неблагочестивыми делами. Невозвращенцы не желали пускать синтов и прочих переделков на свой порог.
– Ты откуда выползла? – погрузившись в воспоминания, Агата не заметила, что Галка остановилась. Девчонка по-птичьи склонила голову и скрестила руки на груди. Платье из мягкой светлой ткани с вышитым подолом смотрелось на ней как мешок на вешалке. Галка бычила из-под пушистых бровей, поджимала губы и раздувала крылья широкого носа. Агата подобралась и нахмурилась в ответ:
– С чего я перед тобой отчитываться буду? Сопля желторотая, тебе что сказали делать? Провожать к начальству. Вот и провожай.
Девчонка сжала кулаки и порывисто шагнула вперёд. Агата шарахнулась в сторону. Сбитые костяшки шоркнули о стену. Галка зарычала и повернулась, сверкая совершенно дикими глазами.
Конец ознакомительного фрагмента.