Точка невозврата
Шрифт:
По закону о выборах кандидату в Думу необходимо было представить свидетельство о том, что он не подвергался преследованию по уголовным делам. Без помощи Белецкого тут не обошлось. Думец Малиновский в документах охранки фигурировал под кличкой «Икс».
Любопытно, что Ленин, юрист по образованию, как будто вовсе не обратил внимания на странную легкость, с которой удалось Малиновскому скрыть три судимости по нешуточным статьям и с триумфом пройти в Думу. Впрочем, он мог и не знать о судимостях. Владимир Ильич в таких вопросах не отличался щепетильностью.
Позже, когда служба Малиновского в охранке стала общеизвестным фактом, Ленин
«Комиссия допросила ряд свидетелей и самого Малиновского, собрала письменные показания целого ряда товарищей, составивших много сот страниц, установила неприглядную роль определенных лиц в распространении неверных слухов. Комиссия пришла к единогласному убеждению, что обвинения в провокации абсолютно вздорны».
Вероятнее всего, Владимир Ильич с самого начала был осведомлен о службе Романа Вацлавовича в охранке и не видел в этом ничего плохого. Именно Малиновского, человека компетентного в вопросах стукачества, мудрый вождь назначил главой комитета по охране партии от агентов охранки. Очевидно, что польза, которую приносил партии большевик Малиновский, с лихвой компенсировала вред от работы агента «Икс».
В январе 1914-го Белецкий получил должность сенатора и покинул пост директора Департамента полиции. Малиновский лишился высокого покровительства, о его службе в охране и о скрытых судимостях сначала ходили смутные слухи в думских кулуарах, потом факты вскрылись на официальном уровне, и Романа Вацлавовича со скандалом изгнали из Думы. Летом, перед началом войны, он уехал в Германию, там вскоре был арестован как русский подданный и помещен в лагерь военнопленных. Крупская отправляла ему посылки с теплым бельем и продуктами. Роман Вацлавович не падал духом, переписывался с Лениным, познакомился с Парвусом, распространял большевистскую газету «В плену» и вел активную пораженческую агитацию.
Осенью 1918-го, уже полностью разоблаченный, исключенный из партии, заочно осужденный и приговоренный к расстрелу, Малиновский вернулся из Германии в Россию.
Это его возвращение весьма загадочно. Может, теплые личные отношения с Лениным стали для него гарантией собственной безопасности? Или совесть замучила? Роман Вацлавович был человеком хитрым, осторожным и вряд ли страдал угрызениями совести. О теплых отношениях с Лениным речи уже не шло. Вождь под давлением фактов и общественного мнения признал бывшего своего соратника провокатором и отрекся от него.
Кто же позвал его домой, кто дал гарантии неприкосновенности?
Осенью 1918-го Коба вряд ли мог вообразить масштабы своей будущей власти. Это в тридцатых у него имелась возможность дотянуться до любого человека и документа в любой точке Земного шара. Но в 1918-м Малиновский за границей представлял для него потенциальную опасность. И вполне логично предположить, что именно Коба сделал все от него зависящее, чтобы вернуть «Портного-Икс» в Россию и уничтожить, законно, по приговору Ревтрибунала. «Здравствуй, дружище», – так Коба обращался к Малиновскому в письмах.
«Здравствуй, дружище, я тебя прикрою, только ты все отрицай». Примерно так
В сохранившихся протоколах допросов Роман Вацлавович, как настоящий верный «дружище», упорно отрицает и замалчивает все, что касается его контактов с Кобой: переписку, встречи, зафиксированные документально.
В ноябре по приговору Ревтрибунала Малиновского расстреливают. Вместе с ним расстреливают С.П. Белецкого, который не успел сбежать и смиренно ждал своего часа в тюрьме. Таким образом уважаемый Степан Петрович сумел убедиться, что значит симбиоз спецслужб с экстремистскими группами и как работает удобная универсальная схема, когда спецслужбы сами выращивают монстра, чтобы влиять на правительство.
Факт не то что близкой дружбы, но и просто знакомства Кобы и Малиновского замалчивался советской историографией многие годы. Имя Малиновского было аккуратно изъято из всех собраний сочинений Ленина и прочей партийной литературы. Даже после смерти Сталина идеологически грамотные специалисты предпочитали не упоминать о «нашем русском Августе Бебеле».
Сохранилось сталинское письмецо к Малиновскому из Вены (1913 г.): «Здравствуй, дружище! Я пока сижу в Вене и пишу всякую ерунду...» Это забавно перекликается с известным письмом Ленина Горькому: «Тут у нас один чудесный грузин засел и строчит...»
Речь идет о первом фундаментальном труде товарища Сталина «Марксизм и национальный вопрос».
В конце семидесятых письмо Кобы к Малиновскому обнаружил в закрытых архивах писатель Юрий Трифонов. Мне попадалось несколько ссылок и коротких цитат. Наконец удалось найти полный текст в сборнике Юрия Трифонова «Исчезновение» (М.: Моск.рабочий, 1988).
Не могу удержаться, привожу этот эпистолярный шедевр целиком. Письмо сопровождается официальной справкой начальника Енисейского жандармского управления полковника Бойкова:
«4 января 1914 г. Г. Красноярск. Совершенно секретно.
Представляя при сем агентурные сведения за № 578, имею честь донести Вашему Превосходительству, что автором таковых является гласнонадзорный Туруханского края Иосиф Виссарионов Джугашвили. Адресат таковых член думской фракции с.-д. Роман Вацлавович Малиновский. Меры по недопущению побега Джугашвили мною приняты. В Томск и С.-Петербург сообщено за номерами 13, 14. Полковник Бойков».
«Копия письма, полученного агентурным путем. Адрес на конверте: С.-Петербург, Таврический дворец, Государственная дума. Члену Госуд. думы Роману Вацлавовичу Малиновскому.
От Иосифа Джугашвили.
Конец ноября. Здравствуй, друг. Неловко как-то писать, но приходится. Кажется, никогда не переживал такого ужасного положения. Деньги все вышли, начался какой-то подозрительный кашель в связи с усилившимися морозами (37 градусов мороза), общее состояние болезненное, нет запасов ни хлеба, ни сахару, ни керосина (все деньги ушли на очередные расходы и одеяние с обувью). А без запасов здесь все дорого: хлеб ржаной 4 коп. фунт, керосин 15 коп., мясо 18 коп., сахар 25 коп. Нужно молоко, нужны дрова, но деньги... нет денег, нет богатых родственников или знакомых, мне положительно не к кому обратиться, и я обращаюсь к тебе, да не только к тебе – и к Петровскому, и к Бадаеву.