Точка опоры (сборник)
Шрифт:
Чеpт! Да это же альдебаранский вытpезвитель! Hу конечно, я опять надpался в "Межзвездном Алкоголике" у Колченогого Билла, и меня оттранспортировали пpямиком сюда. Тепеpь штpаф сдеpут, и немалый – я к ним уже в тpетий pаз попадаю.
Я выдал свое любимое сложносочиненное пpедложение и, дpожа, выбpался из-под холодного душа.
Только это был не пpосто сон. И даже не "белочка"! Со мной случился "пpоpыв", нечто вpоде ясновидения. И я найду эту планету! Выбеpусь отсюда, отыщу Обдолбанного Джека, запpавим нашу стаpую жестянку… Да, надо только не забыть, чтобы Джек как следует закинулся своей дурью пеpед тем, как
1990 г.
СТУПЕНЬ
Как известно, Генри Лайон Олди "родился" 13 ноября 1990 г. Именно в этот день был написан первый совместный рассказ Дмитрия Громова и Олега Ладыженского "Кино до гроба и…".
Рассказы же, представленные в данном разделе, родились раньше. Они написаны мной «соло». Позднее они (и ряд других) были совместно переработаны, и на сегодняшний день знакомы читателю под авторством Г. Л. Олди. Но если в паре случаев потребовалась лишь легкая «косметическая» правка, то в остальных новеллах изменения затронули куда более глубинные слои. Ибо соавторство – не просто сумма слагаемых, а стереоскопический, бинокулярный взгляд, который видит новые ракурсы и нюансы, зачастую недоступные монокулярному зрению. Тексты под авторством Олди отличаются от «сольных» оригиналов не столько сюжетно или стилистически, сколько в смысловом, и, не побоюсь этого громкого слова – идейном плане. Морально, этически, настроенчески. Сместились акценты. Тема большинства рассказов после переработки зазвучала иначе. По большому счету, это получились во многом другие произведения – что вполне естественно.
Этот раздел полностью составлен из таких рассказов – в их первоначальном, "сольном" виде.
МОНСТР
…Мы сидели за столом не больше двух часов, но в воздухе уже повисло сизое сигаретное облако "топорной" концентрации, стол был засыпан рыбьими костями и чешуей, а в канистре оставалось не более трех литров пива. Все находились уже в стадии легкого веселого опьянения, сыпали плоскими шутками и анекдотами, и каждый преимущественно слушал самого себя. Из обшарпанных колонок хрипел "ДДТ", на который, кроме меня, никто не обращал внимания. Песни хорошие, но ведь слышали их все уже по сто раз. Скукота. Пиво, рыба, полузнакомая компания и хрипение магнитофона – все то же. Есть, конечно, книги, есть друзья из рок-клуба, и еще есть нелюбимая работа. Про нее и вспоминать не хочется. И зачем я на экономический поступал? Надо было предков не слушать – идти на литературный. Ну не поступил бы сразу, ну отслужил бы в армии – так вернулся бы и все равно поступил. А так с этими бумагами… Предки теперь на два года в Венгрию укатили, а я тут сижу и дурею от скуки…
– Слышь, Серега, а что у тебя за повязка на руке? Металлист, что ли? Тогда почему клепок нет?
Если бы я еще сам точно знал, что это за повязка! Была там, вроде, какая-то родинка. Но как в шестнадцать лет перед днем рожденья отец мне повязку на руку наложил, так я ее больше и не разматывал. И у самого, кстати, такая же. Говорит – наследственное. Болезнь какая-то, вроде рака. Не дай бог, свет на родинку попадет – все. Помереть можно. Пока ребенок – еще ничего. А после шестнадцати,
Правда, что-то я про такую болезнь никогда не слышал. Но эксперименты проводить не хочется – уж очень серьезно отец тогда говорил. И сам повязку никогда не снимает. Даже когда купается.
– Серега, да очнись ты! Перебрал?
– Нет, я в норме.
– Так я тебя спрашиваю: что за повязка?
– Да ничего особенного. Упал когда-то, руку до кости об железяку разодрал. Шрам там жуткий. Лучше не смотреть.
– А мы не слабонервные. Покажи.
– Шрамов никогда не видел?
– И то правда, Стас, ну чего ты к человеку пристал?
– А мне интересно. Что за жуткий шрам такой, на который и посмотреть нельзя?
Черт бы побрал этого Стаса! Вечно, как напьется, ему дурь всякая в голову лезет. Может, действительно показать, чтоб отвязался? Да нет, отец же не зря предупреждал. Надо было правду сказать… Так все равно бы не поверили, на смех подняли!
– Слушай, Серега, ты меня уважаешь?
Ну вот, началось! Нализался-таки. Скажешь: нет – так еще и драться полезет. А драться я с ним не хочу.
– Да, уважаю.
– Тогда покажи шрам.
– Слушай, Стас, я тебя уважаю, но повязку снимать не буду.
– А, так ты меня не уважаешь?
– Я же сказал – уважаю.
– Тогда покажи.
– Да не хочу я!
– Почему?
– Ну, повязку разматывать неохота. Да и тебя самого наизнанку вывернет, если увидишь. Все пиво пропадет.
– Не пропадет. Я еще столько же выпить могу. Показывай!
Вот пристал! Как банный лист. Покажи да покажи. Меня понемногу разбирала злость.
– А вот это видел? – я показал Стасу фигу.
– Ах ты козел! Ты еще и дули крутишь?!
Стас полез ко мне через стол, опрокидывая бокалы с пивом; на пол посыпались остатки рыбы, зазвенело разбитое стекло. Сколько раз давал себе слово на пить с малознакомыми людьми! Так балбес Колька опять затащил!
Колька схватил Стаса сзади за штаны и стащил со стола обратно на диван. Стас сопротивлялся. Он был весь в пиве, в рыбьей чешуе, красный, как рак, и отчаянно ругался. Но Коля все-таки его успокоил. Просто стукнул кулаком по башке, и Стас утих.
Вот, прошу любить и жаловать: компания интеллектуалов! Допились до свинского состояния. Особенно Стас. Музыкант, называется. Или кто он там. Да и я хорош. Все, пора завязывать. Больше никаких пьянок. Иначе добром не кончится.
– Спасибо, Коля.
– Да не за что. Кстати, шрам свой мог бы и показать. А если Стаса стошнит – пусть на себя пеняет.
– Не стошнит, – снова подал голос Стас. – Ну покажи, жалко, что ли? – вдруг заныл он.
– Не, и правда, Серега, чего ты ломаешься? – подал голос Саша – кажется, так его зовут.
– Точно! – отозвался кто-то из угла.
Тьфу ты! Теперь и все туда же. Достали! Или… хрен с ним?
Видимо, я тоже выпил немало, и во мне проснулась хмельная удаль – один раз живем! Покажу по-быстрому – и сразу обратно завяжу. Авось, не облезу. Да и самому, в конце концов, интересно: что там? Ведь, считай, уже девять лет не снимал.
– Ладно, уболтали. Сниму, но на минуту, не больше.
– Об чем разговор!
– Только шрама там никакого нет. Наврал я все.
– А черт тебя разберет, когда ты врешь. Показывай.