Точка опоры
Шрифт:
Она не могла больше томиться в Кенигсберге: кропотливая работа на одном месте не по ее характеру. Ей хотелось чего-то более деятельного, опасного и даже рискованного. И в ожидании большого дела Димка вернулась в Берлин, Вольке привезла в подарок янтарного гномика, мужу - янтарный мундштук.
Через некоторое время пришло письмо от Крупской: для нее, Димки, уже приготовлен паспорт на имя болгарки Байновой. И она примчалась в Мюнхен.
Выслушав Владимира Ильича, Димка ответила, что готова выехать с первым же венским экспрессом.
– Уже готовы? Немедленно?
– переспросил Владимир Ильич,
– Мне остается только условиться о шифре, получить явки и пароли да приготовить корсет из "Искры".
– Ни в коем случае, - решительно возразил Владимир Ильич.
– Не смешивайте два дела. Вы не транспортер, - "Искру" без вас перевезут. У вас важное поручение, и вы не должны рисковать на границе. А за явками и паролями дело не станет. У Марицы, - Владимир Ильич взглянул на жену, вероятно, уже все готово. А вам, как мне кажется, будет нелишне подумать о костюме. Все предусмотреть. До мелочей. Не худо бы новую шляпу. По сезону. Черную, конечно.
Надежда Константиновна расхохоталась:
– Наш Йордан заговорил о дамских туалетах! Первый раз слышу... Даже не верится.
– Конспирация обязывает. Не забывайте о ней. Ни на одну минуту.
Димка купила модную шляпу с дымчатым тюлем, модное пальто и длинную черную ротонду. Ульяновы остались довольны ее костюмом.
О своем выезде Димка решила известить Тодорку - Конкордию Захарову, агента "Искры" в Одессе, получающую транспорты с партийной литературой через Болгарию, и отправила для нее письмо в адрес Ревекки Шепшелевич: едет на родину, горит нетерпением повидаться с тетушкой, но сначала поживет у родных, а писать ей в Киев лучше всего до востребования Д. О-лой.
Никто из них не подозревал, что все письма, адресованные Ревекке Шепшелевич, вскрывают в "черном кабинете" и что ключом, которым пользуются в переписке с Конкордией, уже владеет полиция. И письмо Димки первыми прочли жандармы и охранники. Со дня на день летучие филеры Зубатова поджидали ее в Киеве.
4
И вот Димка дома. В своей стране. Среди товарищей по большому делу.
Сердце колотится. Димка готова прыгать от радости, как девчонка. На любой улице. Да костюм не позволяет: она - дама, по паспорту - болгарская подданная, гордящаяся своей красотой, своими нарядами. Немножко кокетливая модница.
Но более всего Димка гордилась делом: она нужна, ее ждут в каждом большом городе, расспрашивают об "Искре", о революционерах, вынужденных скрываться за границей, о Владимире Ульянове и Георгии Плеханове. В интересах конспирации Димка иногда была вынуждена кривить душой: об Ульянове ничего не знает, а где редакция "Искры" - партийная тайна. Давала только промежуточные адреса. Сама вникала во все: спорила с "экономистами", комитетчиков убеждала, что пора им признать "Искру" своим руководящим органом, что надобно помогать газете постоянными отчислениями из партийной кассы, писать обо всем, что интересно для рабочих, для партии.
Она старалась не думать, что ее могут выследить и схватить, вела себя, как могла, осмотрительно.
Были у Димки и неприятности - то она не находила на месте нужного человека, то явка оказывалась настолько ненадежной, что приходилось скорее уносить ноги, но все это тонуло в радостном, возбужденном настроении, порожденном
"Весь день на ногах, перед тем подряд три ночи не спала, и вот ни малейшей усталости, даже спать не хочется. Нравится мне здесь замечательно, чувствую себя восхитительно, точно рыба в воде".
За сорок пять дней Димка побывала в шестнадцати городах, три раза приезжала в Киев и всякий раз, не задерживаясь, проходила мимо почтамта. А почему - сама не знала. Просто не лежало сердце стоять в очереди к окну с табличкой "До востребования". Да и большой надобности еще не было напишут ведь только из Одессы, а у нее пока другие пути-дороги. Из редакции же она получала письма через надежные квартиры. Читала и восхищалась: Ильич уже знает, что волна студенческого движения подымается высоко, и он написал об этом статью в "Искру". Надежда Константиновна сообщила: "В статье указывается на необходимость рабочим пристать к студенческому движению". Как это хорошо! Очень и очень своевременно! В кишиневской типографии заказано десять тысяч оттисков. Их просят раскидать всюду.
"Конечно, раскидаем широко, - мысленно ответила Димка на письмо.
– Я сама съезжу в Кишинев. Оттуда до Одессы - рукой подать. И там эта листовка пригодится: раздадут портовикам".
А что у них там в Одессе? Приплыл ли болгарин с новым транспортом "Искры"? Может, привез двенадцатый номер?
Молчат одесситы, как сомы. Две недели нет вестей. Не похоже на них. Вот и Марица уже волнуется: "От Тодорки все нет писем". А ведь Конкордия аккуратнейшая девушка. Зря молчать не будет. "Существует ли она?" - не без тревоги спрашивает Марица в новом письме. В самом деле, что там с друзьями? Живы ли? Надо ехать. Нельзя больше откладывать ни на один день.
И Димка пошла на почту. Нет ли письма на имя Д. О-лой? Должно быть. Она ждет. Давно ждет.
Чиновник, теребя ус, глянул на нее поверх очков; роясь в письмах, пробурчал:
– Не помню что-то... Кажется, нет... Да, точно - н-нет.
– И вдруг голос его стал мягким, любезным.
– Возможно, в дороге еще... Не огорчайтесь, мадам. Заходите.
Она зашла через день. Чиновник встретил улыбкой:
– Сегодня порадую. Получайте. И вот - второе.
Обрадованная письмами, Димка даже не взглянула на штампы, не проверила, какого числа письма пришли в Киев, не заметила, как в углу зала поднялся из-за стола усталый человечек в потертом котелке, словно ему кольнули иголкой ниже спины, и подошел мелкими шажками, как бы тоже за письмом до востребования.
Это был филер из летучего отряда Меньщикова. Кинув на Димку наметанный взгляд, он отметил: "Похоже, из-за границы прибыла. Модная!"
И с тех пор филеры, держась поодаль и сменяя один другого, всюду тащились за ней. В своих "проследках" отмечали чуть ли не каждый час: каким поездом "Модная" ехала из города в город, в какой дом заходила, с кем виделась, где ночевала, что несла в руках, кому оставила изящный сверток, коробку, саквояж или корзину; отмечали, когда она была одета в короткое черное пальто, когда в длинную ротонду, когда была в шляпе с дымчатым тюлем, когда в пуховой шали. Лишь одна ее примета оставалась постоянной - пенсне в белой оправе.