Точка опоры
Шрифт:
А на будущий год - дочке или сыну... Как бы ни было плохо с деньгами, непременно купят елочку...
...Бабушкин уехал 21-го. Повез по всему "Русскому Манчестеру" новогодние листовки и только что полученный двенадцатый номер "Искры". Помогая ему запрятывать нелегальщину на дно короба, Прасковья Никитична прочитала в статье о мартовской расправе на площади Казанского собора. "Но - гнилые деревья реакции растут медленнее, чем молодые побеги революционного движения". Правильные слова! Ее Ваня помогает расти этим молодым побегам.
Он обещал вернуться 23-го,
Под Новый год зажгла на елочке обе свечки. Утирая слезы тыльной стороной ладони, смотрела на языки пламени:
"Ежли Ванина скорее... схватили его".
Порывалась крикнуть:
"Нет, нет, он где-то ходит по рабочим каморкам... Скоро приедет... Постучит..."
Временами ей казалось, муж осторожно трогает закрытые ставни, идет к сеням. Она затаивала дыхание - камнем наваливалась тишина.
А свечка?.. Похоже - Ванина... Нет, нет... Прасковья Никитична дунула на хилые лепестки огня, и в комнате запахло нагаром фитиля. Повалилась в постель...
Утром пришла от Грача фельдшерица. Держа руки Прасковьи Никитичны в своих теплых ладонях, заговорила прерывающимся голосом:
– Сердцем чую твое неизбывное горе... Но, милая Чурай, ты не одна. Нас много. Не оставим в беде.
И рассказала: 23-го поздним воскресным вечером жандармы ворвались в домик рабочего, где Иван Васильевич раскладывал свой "товар" перед членами Орехово-Богородского комитета. Там были ткачи и красильщики. Всех замели. Сказывают, увезли в Покров, где Бабушкины проживали еще не так давно.
– Ежели в Покровок... хуже некуда, - промолвила сквозь слезы Прасковья Никитична.
– Какая-то провокаторская сука там все пронюхала...
Еще никто не знал, что ее Ваню из Покрова уже отправили в Екатеринослав, куда он был выслан из Питера пять лет назад...
Надо было самой заметать следы - до утра спалить все нелегальное, бросить мастерскую и - на поезд.
Ваня помнит питерский адрес матери. Ежели все повернется к лучшему, через нее отыщет.
Искать Прасковью Никитичну начали гораздо раньше, чем она предполагала. Прошло каких-то пять недель, и Надежда Константиновна, встревоженная судьбой Прасковьи Бабушкиной, написала Грачу:
"Теперь о Богдане. Знаете ли адрес его жены? Ей необходимо будет помогать".
Но Грач не успел получить этого письма: уехав в Киев на совещание агентов "Искры", он бесследно исчез.
Пройдет полгода, и уже на другое, еще более тревожное письмо Надежды Константиновны ответит из Петербурга разъездной агент Иван Иванович Радченко: "Димка знает Чурай - жену Богдана. Она очень полезный человек на каждом месте". И тут же Радченко сообщит, что для переписки с Прасковьей Никитичной ключ - "Полтава" Пушкина.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1
Новый год приятно встретить всей семьей, и Елизавета Васильевна отложила свой отъезд.
К празднику купили еловую веточку и бутылку рислинга, настряпали пельменей.
Снова заговорили о родных. Мать встретит Новый год, вероятно, уже в Самаре, куда выслали Маняшу под гласный надзор полиции: пригубив рюмочку, сядет за свое пианино, - не могла же она расстаться с ним, конечно, перевезла из Москвы. А Митя? Возможно, на святки приедет к ним из Юрьева. Последний раз в студенческой форме: скоро станет врачом.
Марк, высланный в Сызрань, встретит Новый год в семье брата Павла. А Анюта?.. Очень жаль, что не приехала к ним - встретили бы вместе. Где она? Все еще в Швейцарии или опять перебралась в Берлин?.. Разбросала их судьба по свету!
Нет, не судьба, а - борьба. Только борьба с самодержавием.
С тревогой вспоминали тех, с кем подружил сначала Питер, а потом сибирская ссылка.
Удалось ли Кржижановским перебраться на Волгу? Целы ли они?.. Если переехали, подали бы голос. Ведь обещали твердо. Похоже, заметают следы перед таким важным переездом.
А Лепешинские отчего замолчали? Ни писем, ни корреспонденций. Это так непохоже на них. Пришлось в предновогоднем номере "Искры" напечатать строку для Лаптя: "2а 3б. Ваше молчание очень тревожит нас". Ответа от Лепешинских пока еще нет. Но к ним должна наведаться Димка - расшевелит. Ни перед какой опасностью не остановится. Если надо, медведя из берлоги поднимет. Псковские неподвиги узнают об ее рейсах - устыдятся. И, надо думать, с прежним огоньком примутся за дело. Не могут не приняться.
И от выборгского токаря Оскара Энгберга уже несколько месяцев нет вестей. А начинал неплохо. Химией для писем овладел. Собирался съездить за "Искрой" даже в Стокгольм. Помнится, о заграничном паспорте написал: стоит пять марок. А последним письмом дал знать: "Следят жандармы". И все. Ни одной весточки. Жив ли?.. До боли жаль терять таких кремневых людей.
Бедняга Курнатовский все еще в Тифлисской тюрьме. Кажется, не миновать ему новой ссылки. Только бы не в Туруханку, не в самое гиблое место. С его-то здоровьем...
Сидорыч* все еще молчит, понятно, из-за болезни. А Старков?..
_______________
* А. С. Шаповалов.
Нет, не ожидали они таких потерь. Теперь главная надежда на новых искровцев. Их уже много, молодых, энергичных, преданных.
– Вот за молодых-то теперь бы и в самый раз...
– напомнила Елизавета Васильевна.
– Даже я позволю себе еще немножечко...
– Да, да, - спохватился Владимир Ильич, взял бутылку.
– Мы увлеклись воспоминаниями.
– Быстро разлил вино.
– За молодых! За Маняшу, Митю и всех вообще! Крепких и надежных!