Точка опоры
Шрифт:
– Шкурку для тебя найдем, - пообещал Глеб Максимилианович.
– У нас тут есть хороший скорняк. В добрый час переходи на нелегальное положение.
Кржижановские сказали, что через неделю у них соберутся поволжские искровцы, и Сильвин, хотя и рвался к жене в Питер, решил задержаться у них.
И буквально накануне совещания - новая радость: весенним ветром влетела в дом Глаша Окулова, румяная, веселая, только что вернувшаяся из Сибири, будто снова вырвавшаяся из ссылки. Зинаида Павловна расцеловала девушку, усадила рядом с собой за стол и, разливая чай, расспрашивала
– Глебушка, оденься. В сенях морозно. А ты от самовара.
Кржижановский надел шапку, накинул на плечи теплую тужурку путейца с начищенными до блеска медными пуговицами и с лампой в руках вышел в сени. Через порог открытой им двери сеней в полосу неяркого мерцающего света шагнула невысокая девушка с круглым скуластым лицом и заиндевелыми бровями.
"Медвежонок!" - обрадовался Глеб Максимилианович и посторонился, пропуская гостью в дом:
– Входите, Марья Ильинична, входите. Вы очень вовремя. Самовар на столе. Приехала одна девушка из Сибири.
– Из Минусинска? Из Шушенского?
– Почти из Минусинска. Немного там в сторону. Словом, из наших мест.
В прихожей, поставив лампу, Кржижановский хотел было принять пальтецо гостьи, но та, смеясь, успела кинуть его на вешалку.
– Я привыкла сама... А забежала на минутку. Прямо из земской управы.
– Без чаю не отпустим.
– Зинаида Павловна встала навстречу.
– Я как бы сердцем чуяла - поставила лишнюю чашку. Знакомьтесь. Это Мария... Махнула рукой.
– Маняша! Так лучше, теплее. И мы тут все свои, как родные.
Глаша, просияв, порывисто поднялась, - она поняла, что перед ней сестра Владимира Ильича.
– Как, Маняша, дела на службе?
– осведомился Глеб Максимилианович. Как мама?
– Спасибо, мамочка здорова. И на службе все хорошо. А я пришла поделиться радостью: Митя приехал нас навестить!
– Вот хорошо!.. Очень кстати!
– Значит, ему тоже можно прийти?
– Конечно, конечно. Даже обязательно.
– У нас тут намечается большое дело, - Зинаида Павловна повернулась к дальней гостье, - и тебя, Глашенька, мы пока что никуда не отпустим. Погостишь с пользой.
Отпив глоток чая, Мария Ильинична продолжала рассказывать о брате:
– Митя всего на несколько дней. Проездом. Точнее - с заездом. Он взял место земского врача где-то возле Одессы.
– Рад за него. Передайте ему и Марии Александровне...
– И от меня, - перебила Зинаида Павловна, - поздравление. Самое-самое сердечное!
– От меня тоже, - сказала Глаша.
– От сибирской знакомой Владимира Ильича.
Мария Ильинична съела домашнюю булочку с маслом, допила чай и, извинившись, встала:
– Мама наверняка уже волнуется...
– Ну, если так...
–
– Отпустим.
– Я провожу, - поднялся Глеб Максимилианович.
– Никаких отговорок, сударыня. Тут же окраина. И мне совсем нетрудно.
2
В сумерки пришел надзиратель. Так же, как когда-то в Шушенском Заусайлов приходил к Володе. Маняша расчеркнулась в прошнурованной книге и возвратила ее стражнику. Теперь можно быть спокойной, - до утра не вломится.
Она посмотрела в зеркало, поправила гребенку в волосах, заплетенных в косу. Митя, уже одевшийся, поджидал сестру, держа под мышкой две пары ботинок с привинченными коньками.
– Мы там задержимся, - сказал матери, целуя ее в щеку.
– Ты, мамочка, не волнуйся. Ничего с нами не случится. Ложись спать. Ключ от двери я взял.
– Если будет очень поздно, то мы, возможно, заночуем, - сказала Маняша, тоже поцеловала мать, запахнула шубку, надела шапочку и взяла у брата свои коньки.
– У Глеба Максимилиановича - именины.
– Понимаю. Все понимаю.
– У Марии Александровны слегка дрогнула беловолосая голова в легкой серенькой косынке.
– Только в святцы вы не заглянули: Глебу-то именины в июле, двадцать четвертого числа.
– Значит, мы не так поняли, - сказал Митя, выручая покрасневшую сестру, и сам покраснел.
– День рождения у него. Это, мамочка, правда. Такое совпадение с важным делом.
– Ладно. Об одном прошу - поосторожнее там...
– У матери чуть было не сорвались с языка слова: "Одни ведь вы со мной..."
Да, одни. Володя с Надей где-то в Баварии живут на птичьих правах. Под чужими именами и фамилиями. Аня в Берлине хоронится от царских шпиков. Марка угнали в Сызрань... И Митя на взлете. Еще несколько деньков - и уедет на юг молодой врач. И останется она с единственной Маняшей. Хоть бы у нее все сложи лось благополучно...
Митя взял сестру под руку. Они спешили на каток. Встретится на улице надзиратель - не придерется: кататься на коньках не возбраняется.
На катке горели разноцветные фонари. Духовой оркестр играл старинные вальсы. Митя с Маняшей, ловкие, быстрые, покружились немного и направились к выходу.
Беспокоились - не опоздать бы к Грызунам.
В просторной горнице было тепло, к жестяному кожуху круглой печи невозможно притронуться рукой. Но Глеб Максимилианович кинул на жаркие угли еще несколько поленьев. На всякий случай. Пусть пылают. Без огня в печи оставаться рискованно.
Зинаида Павловна накрывала стол, как в самый большой праздник, постелила новую скатерть, поставила вазу с алыми хризантемами.
Глаша в кухне почистила селедку, положила на узенькое блюдо, залила сметаной...
А Глеб Максимилианович уже встречал приглашенных. Они приходили поодиночке, со всеми предосторожностями. Только Ульяновы пришли вдвоем, положили в уголок коньки. Кржижановский представил их, Юношу и Медвежонка, гостям, курившим в прихожей.
Мария Ильинична попросила у хозяйки фартук, - он ей оказался длинным, чуть не до самых щиколоток, - и стала помогать на кухне Глаше. Резала овощи для винегрета.