Точка отсчета

Николаев Андрей Евгеньевич

— Нет.

— Ага… угу… а скажите-ка…

— Нет, это вы мне скажите, как давно я здесь нахожусь, что это за место и спасли вы еще кого-то или нет?

Толстяк, казалось, огорченный таким напором пациента, опять похлопал себя по груди.

— Подобрали вас вчера, вы на карантинной станции. Мы больше никого не нашли, но позже подошел военный корабль, может на нем…

— С этим кораблем можно связаться?

— Думаю, можно, но в вашем состоянии надо думать не об этом! Вам нужен покой. Через недельку мы снимем маску, потом сделаем пластику…

— Доктор,

я все уже понял, — нетерпеливо сказал Седов. Почему-то ему хотелось, чтобы маску сняли сейчас, немедленно. Казалось, какой-то голос внутри него нашептывал ему слова, и он послушно повторял их, удивляясь, что так складно разговаривает после суточного беспамятства, — хотя бы руки освободите!

Доктор приподнял бровь и скривил губы.

— Совершенно невозможно! Абсолютно и категорически! Омертвение тканей…

— Но ведь попробовать можно? — Седов подивился своей уверенности. Мысли были ясными и четкими, будто он формулировал их в слова и произносил про себя, прежде чем выразить вслух.

— Ох, какой вы упрямец. Ладно, давайте освободим, если вы так настаиваете. Но лицо пока трогать не будем.

Правая рука словно вырвалась из сжимавших ее тисков, Седов пошевелил пальцами, сжал их в кулак, покрутил кистью.

— Кажется, все в порядке.

— Да-а… — врач покачал головой, — странно, странно. Я не мог так ошибиться. А, ну-ка, посмотрим здесь.

Он снял фиксацию руки Седова до плеча и отступил в полном замешательстве.

Седов поднял руку повыше. Кожа на руке была гладкая, чистая. Не розовая, как вновь появившаяся после ожога или обморожения, а просто здоровая, нормальная кожа.

— Доктор, по-моему, вы ошиблись. Ничего страшного со мной не произошло.

— Я-то мог ошибиться, — горячась, воскликнул толстяк, — но диагностика показала, что…

— Проверьте аппаратуру, а сейчас — освободите меня, — Седов, наконец, понял, кого ему напоминал доктор — толстого розового младенца-переростка с большелобой головой, румяными щечками и незамутненными ясными глазками.

— Конечно, практики у меня немного, — бормотал доктор, осторожно снимая повязки и щелкая зажимами, — карантин, знаете ли, скорее для проформы. Серьезных случаев давно не было. Но все же, я в недоумении.

Он двумя руками снял маску с лица Седова, отвел ее в сторону и замер, округлив глаза. Приподняв голову, Седов огляделся. Тело находилось в каком-то коконе. Он постучал ладонью по облегающей его ткани и ничего не почувствовал.

— Сейчас, сейчас, — доктор, суетясь, пробежал пальцами по клавишам пульта, установленного сбоку от кровати.

Кокон вздулся, с шипением вбирая прохладный воздух. Это было приятно. Седов пошевелил ногами, поерзал и стал выбираться из плена.

— Осторожно, осторожно, вы еще очень слабы, — хлопотал вокруг врач, придерживая пациента за руку.

Спустив ноги с кровати, Седов осмотрелся. Карантинный отсек околоземной станции представлял собой бокс, отделенный от других помещений несколькими шлюзами. Других пациентов, кроме себя, он не обнаружил. За толстым стеклом находилась еще одна комната,

откуда можно было проводить обследование, не входя в контакт с находящимися в карантине. Над кроватью висела большая бестеневая лампа, которую толстый доктор теперь выключил. Седов встал на ноги, потянулся.

— В жизни не чувствовал себя лучше, — сообщил он врачу.

Тот пошлепал губами.

— Знаете, голубчик, вчера я не был уверен, что вас удастся спасти. А сейчас, — он развел руками, — я просто теряюсь в догадках. Позвольте, позвольте, — вспомнил он что-то, — непременно нужно сделать вам энцефалограмму, ментоскопирование. Ваш мозг слишком долго не получал кислорода.

— Доктор, я чувствую себя прекрасно, и если право не соглашаться на ментоскопирование не отменили, то я им воспользуюсь, — сказал Седов, опять-таки больше повинуясь тому, что подсказывала интуиция, чем нормальной логике — после получаса нахождения в вакууме в его мозгу действительно могли произойти необратимые изменения.

— Право не отменили, но поскольку вы мой пациент, я настаиваю! Ну, что вам стоит, голубчик, — взмолился врач, прижав пухлые руки к груди, — поймите, я от безделья просто умираю. Хотя бы энцефалограмму—и все!

— Да не нужна мне энцефалограмма, — возмущенно воскликнул Седов, — практикуйтесь на персонале, а мне отдайте одежду. Когда я смогу улететь на Землю? У меня много дел.

— Одежда ваша пришла в негодность, — толстяк, явно расстроенный, отключал аппаратуру, — кроме того, прививок вам все равно не избежать. К тому же, — с некоторым злорадством сообщил он, — сегодня прилетел какой-то чин из Совета Безопасности планеты, и уж от него-то вы так легко не отделаетесь.

Глава 12

После прививок Седова отвели в один из пустовавших боксов для выздоравливающих. Поначалу от уколов кружилась голова, но это быстро прошло, хотя толстый доктор предостерегал, что «некоторый дискомфорт, включая расстройство кишечника», будет ощущаться несколько часов. Бокс был похож на номер третьеразрядной гостиницы, и лишь правила поведения на карантинной станции, повешенные у двери, и стерильная чистота в помещении напоминали, что Сергей не на Земле.

Седов улегся на кровать. Личный коммуникатор ему вернули, но, сколько он не пробовал связаться с Юргеном, ничего не получалось. Он попытался сделать запрос в министерство обороны, но для этого нужен был допуск, которого у него не было.

Чувствовал он себя отлично, хотелось побыстрее попасть на Землю, отыскать дом Ингрид, дождаться ее и освободиться от сидящего в нем «глиста», как Седов уже окрестил подсаженное существо.

Пропел сигнал — кто-то захотел навестить его. Седов дал разрешение. Дверь, повинуясь его голосу, отъехала в сторону. Средних лет мужчина с тонкими усиками на смуглом лице кивком поблагодарил и вошел в бокс. Он был в штатском, однако, судя по выправке, военная форма была ему привычна. Обежав быстрыми черными глазами помещение, мужчина улыбнулся.