Точка отсчета
Шрифт:
— Завтра сам будешь сиденье мыть, — проворчал Вовчик.
Роб не ответил.
«Где этот долбаный поворот!»
Поиски вымотали их с Робом до предела. Встреченные гаишники разводили руками, Игнатий брызгал слюной прямо через трубку, приказывал продолжить искать. Заночевать, как стемнеет, а завтра на полном серьезе двигать в Вильнюс. Такая вот перспектива.
«Наконец-то!» — облегченно подумал Вовчик, высветив табличку с цифрой «двести двадцать восьмой километр». Тело расслабилось в предвкушении отдыха, веки потяжелели.
Ее заасфальтировали к приезду самого Горбачева. Дорога вела к какому-то советскому долгострою. То ли свинокомплексу, то ли элеватору — теперь не понять, остались никому не нужные бетонные развалины. Металл, кирпич, шифер — все более-менее ценное давно растащили. Пригодился асфальт. Правда, после этого он стал похож на фронтовую дорогу, но после дождика вполне себе ничего: не забывай объезжать выбоины, и все дела.
В жизни Вовчика случились три крутых поворота.
Первый — детдом.
С ним повезло. Нет, сначала в принципе не повезло. Отец пил и периодически сидел, мать пила и меняла места работы чуть ли не ежемесячно, не поднимаясь выше должности уборщицы. Государству пришлось спасать малолетнего гражданина, и шестилетнего мальчика забрали у родителей.
Повезло с самим детдомом, Вовчик верил в это непоколебимо. Так уверен был, что родителей найти никогда не пытался. Дело в том, что Грязинский детский дом имени Крупской был образцово-показательным учреждением и действительно таковым являлся. Директор детдома, Евгений Николаевич Светиков, любил свое дело до фанатизма и сотрудников подбирал исключительно лично, приглашая чуть ли не со всей страны. Воспитывали в Доме будущих строителей коммунизма, без всякой иронии.
Конечно, без «комплекса детдомовца» не обошлось, но беспредела в интернате не творилось. Вовчика с его взрывным характером мягко направили в секцию самбо, где он особых успехов не достиг, но энергию сбрасывал. Привили любовь к чтению, заставили учиться, и в школе его не только боялись, как всех детдомовцев, но и уважали за знания, списывали контрольные. В учебном комбинате (кто учился в советское время, тот помнит) получил права и «на свободе» пошел по проторенной ими дорожке — поступил в автодорожный техникум.
Второй поворот — Джульетта.
С девочкой из хорошей семьи познакомился, как водится, случайно. В переполненном автобусе передал от симпатичной девушки мелочь на билет и поплыл, забыв обо всем на свете. Она не выдержала веселого напора шустрого «дорожника» и через неделю знакомства, несмотря на детдомовское прошлое кавалера, вопреки увещеваниям родителей «сдалась». Любовь «до гроба». Скорая свадьба, жизнь в шалаше, в смысле общаге — все это случилось бы, если…
Пашка, закадычный детдомовский друг, ввалился в комнату как снег на голову.
— Здарова!
— Здарова!
Сколько лет, сколько зим (семь месяцев, если
— Приглашаю тебя, братан, в кабак. У меня все схвачено.
— Сдуйся, Пашка, лопнешь! — засмеялся Вовчик.
— Обижаешь! Нет, я серьезно, — сказал, демонстративно вытаскивая пачку «Мальборо», — деньги есть, мэтр знакомый.
— Пошли! — с радостью согласился друг.
Когда еще доведется, на стипендию не погуляешь. И плевать ему, как будет выглядеть! Хотя…
— Я сейчас по комнатам пробегусь, шмотки подберу. — В общаге это легко.
— Давай, давай, — с покровительственной усмешкой прокомментировал Пашка.
У него действительно оказался знакомый метрдотель, который посадил их за отдельный столик, сняв с него табличку «не обслуживается».
— Ты че, Вовчик, совсем умом тронулся? Тебе же только-только восемнадцать исполнилось! Она че, беременная? Нет?! Хоть ты и мой друг, я тебя уважаю, но ты дурак. Я твой шаг не понимаю!
— Эх, Пашка, да как тебе объяснить-то! Люблю я ее, понимаешь? И она меня!
Друзья находились в хорошем подпитии.
— А жить будете в шалаше на ваши стипендии?
— Нет, братан, у меня есть план. Она так и останется в меде, а я курс закончу и брошу. В технаре как раз категорию «Б» дадут, и я сразу в таксопарк пойду. Конечно, сначала придется послесарить за копейки, зато потом… Знаешь, сколько таксисты имеют?
— Да уж лучше тебя! А жить где?
— Если с общагой обломится, домик в Париже сниму, там за копейки можно.
— В этом бичевнике? А колбаску, фруктов с рынка бабе покушать, не в обиду тебе, братан, а на подруг в фирменных шмотках она как смотреть будет? Тебе это как, братан?
— Давай не будем о грустном! Годик потерпим, мы с ней все это обсуждали, — расстроился Вовчик. Болезненная тема — безденежье.
— А про армию — забыл? Тебя же сразу загребут.
— Откошу, — отмахнулся Вовчик, расстроившись еще сильнее.
— У тебя что, блат в военкомате?
— Прорвусь как-нибудь, не переживай! — больше для себя сказал, для уверенности, а настроение, несмотря на выпитое, опустилось дальше некуда. Практически протрезвел.
— Ладно, Ромео, вижу — у тебя все серьезно, — сказал после участливой паузы Пашка, — отговаривать бесполезно. Но для чего нужны кореша? Правильно, чтобы помогать друг другу! Вспомнил я одно дело, верняк! Для себя берег, но чего уж теперь, тебе нужнее.
— Воровать я с тобой не пойду, — решительно заявил «Ромео». Был у них опыт в детдоме — попались. Вовчику этого хватило.