Точка падения
Шрифт:
Не помню, кстати, чего я ответил. Пошутил, кажется. По поводу того, что они кино снимают, а я в этом кино живу. И только сегодня полностью осознал, что я действительно живу в кино. Весь окружающий мир поглощен собственными заботами: политикой, экономикой, кто-то с кем-то за что-то воюет… Курсы валют, цены на нефть и газ, провал нанотехнологий, эпидемии и театральные фестивали, модные показы и продовольственный кризис… Нажал кнопочку на пульте — и ничего этого нет. Да, курс евро влияет на стоимость хабара, оружия, амуниции. Но это воспринимается
Поэтому сталкеры никогда — ну, почти никогда — не базарят о политике и экономике. Их культурный досуг заключается в основном в просмотрах телевизионных шоу и спортивных программ, а в идеале — стриптиза в заведениях. Потому что мы все живем в бесконечном кинофильме, а те, кто за гранью экрана, нас мало интересуют. Если только они сами не втискиваются в этот экран, как произошло с пассажирами злосчастного авиалайнера…
— Вы раньше слышали истории о подобных телефонах? — спросил профессор. Начпрод Аспирин выдал нам с ним на двоих пакетик чипсов, и от беседы отвертеться никак не получалось.
— Слышал, — сказал я, засовывая к бюрерам свежеподстреленную ворону. Сразу же захрустели кости, потом раздался болезненный кашель — перьями, видать, подавились. Стряхнул с пальцев воронью кровь и сунул руку в пакетик.
— И что говорят? — Петраков-Доброголовин поморщился, глядя, как я отправляю чипсы в рот, но тоже начал есть.
— У Зоны особая энергетика. Может быть, какая-то часть телефонных разговоров просто застряла в кабелях. Тот голос, что я слышал в доме, был закольцован. Не забудьте и про всякие АТС. Что-то, возможно, улавливается из внешнего мира. Потому всякое можно услышать.
— То есть разговоры вполне обыденные? Вот такие послания из прошлого?
— Я же говорю — разные. Если человек в Зоне снимает трубку и слышит, как в Одессе, например, один предприниматель заказывает другому привезти пять тонн парного мяса, эта невинная информация приобретает совсем другой подтекст. Он-то не знает, что абоненты — в Одессе… Некоторые не только слышат, но и говорят. Получается игра в испорченный телефон, тоже кого угодно испугает.
Я помолчал, хрустя чипсами. Черт, ну и противная же штука, сплошная соль… Еще больше захотелось пить.
— И все? — спросил Петраков-Доброголовин, чуя, что я не договариваю.
— Некоторые сходят с ума. Но у них, сами понимаете, очень сложно узнать, о чем и с кем шла беседа.
Профессор понятливо покивал.
— Вы странный человек, Константин, — сказал он. — Иногда рассуждаете, как рафинированный интеллигент. И я не удивлен — вы ведь учились на кинематографиста. А иногда…
— А иногда рассуждаю как быдло? — усмехнулся я.
— Почему как быдло. Нет. Как… как бандит, я бы сказал. И ведете себя соответственно.
— Профессор, здесь вести себя по-другому нельзя. Что я должен был, по-вашему, сделать в случае с бунтом на корабле?
— Не обязательно было убивать этого молодого человека…
—
— Об этом я не подумал, — признался Петраков-Доброголовин.
— Да вы сами кого угодно убьете за своих бюреров.
— Зачем вы так говорите? — обиделся профессор.
— А не вы ли предлагали мне оставить пассажиров у самолета? Прекрасно понимая, насколько снизятся их шансы на выживание. И все из-за ваших драгоценных карликов!
— Но я действительно думаю, что каждый должен заниматься своим делом.
— Не знаю, оскорбит ли вас это, но час тому назад господин Скунс предлагал мне примерно то же самое. Поскольку заплатить мне теперь никто не сможет — значит надо всех загнать в дом, запереть, а по прибытии домой анонимно сообщить спасателям. Вы — профессор. Он — жулик. Однако выходы из ситуации предлагаете совершенно одинаковые. А я у вас получаюсь бандит.
Профессор вздохнул, сунулся в пакетик и обнаружил, что чипсы закончились.
— Извините за бандита, — сказал он. — Эх, так и не наелся…
— Похудеете немного зато, вам на пользу. На ужин могу предложить ворону а-ля бюрер.
— Господь с вами…
— Я не шучу. Настреляем и зажарим. Вам и пассажирам с непривычки много есть, конечно, не стоит, потому что они еще и активные ко всему. А мы схряпаем с удовольствием. Жаль, выпить нет. У вас, кстати, не осталось?
— Нет, — развел руками профессор. — Не могу уснуть без выпивки. Страшно.
— Всем страшно, профессор, — сказал я, поднимаясь с рваного протектора, на котором мы сидели. — Всем страшно…
Глава тридцатая
«А когда откинулся я с зоны…»
Лейтенант Альтобелли проснулся, потому что его больно пинали сапогом. Сначала спросонья он подумал, что до сих пор в училище и задремал на посту, но тут его пнули в «электрическую» косточку, и лейтенант буквально взвился.
— Вот, правильно, — сказал наставительно Поролон. — А то развалился, понимаешь. Пошли, итальянец. Кончилось твое заточение.
Сейчас выведут во двор и шлепнут, решил Альтобелли. И сожрут ведь. Ходили такие слухи… Он прикинул, не броситься ли на Поролона — будет хотя бы шанс подороже продать свою жизнь. Поролон покачал головой:
— Не-а. Не о том думаешь, как тебя… Лужа, да. Пошли, пошли. Наши ждать не любят.
Во дворе обнаружился бронетранспортер. Четырехколесный VАВ из числа тех, что в незапамятные времена передали комендатуре французы, списав с вооружения своей армии. Тёмные его или сперли, или купили, или, вполне возможно, захватили. Причем давно, потому что при Альтобелли все VАВ успели, разоружив, списать и из комендатских служб.