Точка сингулярности
Шрифт:
– А из Богашева нельзя было сделать такой же рейс?
– Из какого ещё Богашева? — недобро осведомился он
– Ну, это томский аэропорт, я же в Томске сижу.
– А кто тебя просил туда ехать? — вкрадчиво поинтересовался Вайсберг. — Доберешься до Новосибирска — не маленький. Поздно уже сценарий менять. Завтра, рано утром, у тебя обыкновенный рейс в Домбай.
– Куда? — обалдел я. — В Минводы, что ли? Или уже прямо там аэропорт построили?
Мне действительно послышалось «Домбай».
– Я сказал: Ду-бай, — начиная всерьез злиться, пояснил Тополь. — Это главный центр Арабских Эмиратов. Полетишь вместе с женой и сыном, в составе тургруппы, точнее, группы челноков из Твери. Легенда: ты — писатель Михаил Разгонов,
– Стоп, — сказал я. — Что за дурная легенда? Писатель Разгонов умер, книги его напечатаны приличными тиражами, в Твери их тоже продавали, а челноки — народ читающий…
Тополь перебил меня ещё грубее:
– Трендеть приказа не было. Никто из группы никогда не слышал о Михаиле Разгонове. А если среди них все-таки обнаружится твой поклонник, это будет как раз то, что надо. Поймешь после. А пока слушай и запоминай. Легенда: ты — писатель, деньги на подобную поездку пока ещё имеются, но вообще литература уже не кормит, вот и решил присмотреться заодно к новому бизнесу. Задание: познакомиться со всеми в группе и понять, кто из них работает на Грейва. Помнишь засвеченного сотрудника «Моссада» из Гамбурга, проходившего по делу Шульце? Его вчера убили в Твери, но нам достоверно известно, погибший успел передать самое главное свежезавербованному сотруднику. На словах — наверняка, а возможно, и на дискете. И этот сотрудник летит в группе челноков в Дубай. Мы перехватили шифровку. Но это не все. Видишь ли, Грейв совсем недавно звонил Редькину и просил его прибыть в Шереметьево-2. Когда? Скоро. Так он сказал. Точного часа не называл — знает, собака, что мы слушаем, и зятьку своему, который обещал приехать, информацию о времени передаст дополнительно. Через Мурашенко или как-то ещё хитрее. Скорее всего, мы не сумеем отследить этого, но считаем, что если ты — именно ты! — прибудешь в аэропорт раньше Редькина и хотя бы одновременно с тверским агентом, московский вариант аферы Грейва сорвется. И тогда у него останется только вариант с группой челноков в Эмиратах, он же внедрил туда своего человека, а мы в ответ внедряем тебя.
– Если честно, Леня, я окончательно запутался и ни черта уже не понимаю. Для чего меня внедряют?
– А понимать пока и не надо. Ты просто запоминай, — сказал Тополь как-то очень грустно. — Мы внедряем тебя в их коллектив для предотвращения чего-то ужасного.
– Последнюю фразу, пожалуйста, ещё раз и помедленнее, — попросил я. Тополь на подколку не среагировал, но снизошел до комментария:
– Никто из нас действительно не знает, что именно следует предотвратить. Ты должен будешь вычислить агента и не дать ему сделать НИЧЕГО.
– Любыми средствами? — кисло поинтересовался я, вмиг представив себе безобразную сцену со стрельбой разрывными пулями в голову.
– Почти, — сказал он уклончиво.
– Поди туда, не знаю куда, — пробормотал я, вспоминая Кедра. — Красиво…
Потом словно спохватился:
– Э! А как же…Если Грейв собственной персоной контролирует процесс, значит… — От волнения я сбивался и путался. — Я же известная для него фигура, мы даже слегка знакомы лично…
Леня Вайсберг замолчал надолго, и я очень четко, словно видел его лицо на экране компьютера, представил себе, как он там болезненно морщится, рожая ответ. Я уже сам догадывался, в чем тут дело, и в итоге опередил Тополя:
– Дирижирует, как и прежде, Шактивенанда? Поэтому, не ищи логики, Миша! Правильно? Или, как завещал нам великий теолог Квинт Тертуллиан, «Верую, ибо абсурдно!» Так?
– Почти, — повторил Вайсберг, вдруг нежно полюбивший это не вполне определенное наречие, а потом добавил совсем уж загадочную фразу: — Видишь ли, Миша, Игнат Никулин не ведает, на чьей стороне ты играешь. Он не может быть уверен ни в чем до конца и поэтому ни за что не скажет ни слова о тебе своему агенту. Поверь, Разгонов, ты будешь только охотником.
– Спасибо, — не удержался
– На здоровье. А жертвой… да нет, не жертвой — скорее наживкой — будет тот агент. Учти, наживку глотают целиком и при удачном стечении обстоятельств после окончания охоты извлекают из пасти хищника целой и невредимой.
– Спасибо, — сказал я ещё раз. — А что же меня ждет на финише? «При удачном стечении обстоятельств». Позавтракать наживкой не удастся — это я понял.
– А тебя, Миша, ждут Берлин и Москва, Париж и Киев, Майами и деревня Заячьи Уши — на выбор, — Тополь говорил без тени улыбки, он, похоже, совсем не намерен был шутить. — И ещё — новое имя в паспорте. Какое угодно.
– Е.б.ж., — пробормотал я.
– Что? — переспросил он. — Такое будет имя? Или это какое-то новомодное ругательство?
– Нет, — пояснил я, — это Лев Толстой в последние годы любил в своем дневнике делать пометку: е.б.ж. — «если буду жив» означает.
– А-а, — протянул Тополь равнодушно. — Отвык ты от работы, прозаик. Вспоминай суровые законы шпионских будней! Все не так весело в мире, как хотелось бы.
На этой его философской сентенции и закончился наш разговор.
Когда я объяснял в Киеве Лешке Кречету, в чем разница между ИКСом и всеми прочими спецслужбами, я забыл упомянуть ещё одну замечательную особенность. Причастные обсуждают по телефону любые самые сверхсекретные темы в мельчайших подробностях — это наш стиль. Выдавая задания, вместо дежурных коротких фраз типа «Тридцать пятый, это пятьдесят третий. Действуй по схеме номер семь», мы называем всех друзей и врагов по именам, кличкам и позывным одновременно, мы позволяем себе в служебном эфире лирику, шутки и пустую, но очень нужную психологически трепотню. Да, мы высокомерные зазнайки, но мы действительно уверены, что наша техника обеспечивает нам абсолютную защиту от прослушивания. А впрочем, главное в другом — мы просто очень хотим быть непохожими на КГБ и ЦРУ вместе взятых и делаем все не так, как предписывают инструкции нормальных спецслужб.
Мы можем себе это позволить.
Вербе я почему-то решил не звонить. Предпочел вздремнуть. А потом с пробудившимся Юркой мы все-таки выпили водки. Зинка сварила замечательный борщ, закусок каких-то понатащила с Дзержинского рынка, находившегося прямо под окном, — соленых огурцов, сала, корейской морковки — в общем, было весело и славно, как никогда. Говорили о литературе и музыке, курили, вместе пели под гитару — и никаких голых баб, никаких рулеток, официантов, крупье — все тихо, мило, по-нашему. О моих делах Юрка спросил, только уже расставаясь, когда я позвонил своему дикому автогонщику по указанному номеру и принялся собирать вещи, дабы ничего не забыть. Надо же! Все-таки пришлось пользоваться именно его услугами.
– Юрик, — начал я доверительно, но вместе с тем давая понять, что о подробностях не хочется, — я, видишь ли, влез в довольно серьезный бизнес, граничащий с политикой. В двух словах не расскажешь, а в трех — уже нельзя.
– С ума вы все посходили. — заворчал Булкин, — сначала этот украинский письменник Лешка Кречет, теперь — ты. А кто фантастику писать будет? Я что ли?! Мне-то она на хрена нужна?!… Помнишь анекдот про генерала, который так же рьяно собирался Родину защищать?
– Помню, — кивнул я и добавил: — Я тебе в компьютер свой новый роман скинул. Почитаешь на досуге?
– Ого! А объем большой?
– Да листов тридцать.
– Я столько с экрана не прочту.
– Понятное дело, — согласился я, — распечатаешь.
– Дык принтера нет!
– Проблема, — изрек я, потом задумался на секундочку и принял волевое решение. — Негоже в дом приходить без подарка, свалился я на вашу голову не свет не заря… Так вот. Бери пятьсот баксов. Считай, это я тебе принтер подарил. И чтоб роман прочел обязательно! Позвоню — проверю. А возражения не принимаются!
– С ума сошел! Да за полштуки можно цветной лазерник взять.