Точка сингулярности
Шрифт:
– Операция в целом идет как по маслу, — продолжал Вайсберг. — За Редькиным больше никто не охотится.
– Почему? — удивился я, в очередной раз по-хамски перебивая Тополя, но он даже не обиделся.
– Если б ещё мы знали это наверняка! Да, мы запустили в открытый эфир сверхсекретную информацию о том, что в твоих тетрадках нет никакой дискеты. Со ссылкой на тебя, кстати. Но почему ребята из ГБ, ГРУ и всех прочих спецслужб так сразу поверили в это?
– А они поверили? — усомнился я.
– Ну, во всяком случае они сняли с него грубую наружку. Только мы одни и ведем его сейчас. Но! Дальше слушай очень внимательно. Грейв снова пытался звонить своему зятю. То есть он звонил Вербицкому на мобильник, а Тимофей
– Догнать машину и перехватить? — уточнил я.
– Это в крайнем случае. Но лучше позвонить.
– Так ведь сам говоришь, аппарат без аккумулятора.
– Ну и что? — сказал Тополь.
И тут до меня дошло.
– Все уже готово?
– Давно готово, — подтвердил Тополь. — Я диктую тебе номер Вербицкого, а ты после восьмерки, но перед кодом «Сонета» просто набираешь восемьдесят два.
– Что ты сказал, Леня? Еще раз, — мгновенно охрипшим голосом переспросил я.
– Набираешь две цифры — восемь и два! — выкрикнул он. — Быстрее! У нас уже времени нет.
Новая формулировка слегка успокоила меня, но, тем не менее: мистические игры продолжались — в мою коллекцию добавился секретный код, выводящий абонента на спутник связи, способный генерировать специальный сигнал для включения обесточенных телефонных аппаратов.
Майкл не ответил, но было слышно, как там сняли трубку, то есть нажали соответствующую кнопку, и я сказал ему (знать бы ещё кому именно!): «Привет, Вербицкий, жаль, что сейчас совершенно некогда разговаривать. Я ещё буду в вашей, то есть нашей Москве. А сейчас передай Тимофею, пусть он больше не переживает из-за рукописей. Они теперь никому, кроме меня, не нужны. Все в порядке».
Я очень ждал ответа, но связь прервалась, и в нашем безумном эфире снова возник Тополь.
– Все нормально, дружище! Следуйте прежним курсом.
– Отстреливаться не придется, Леня?
– Думаю, что нет. Увидишь Грейва — привет передавай.
– Где? — спросил я.
Но Леня сгинул из эфира, а вдогонку моему безответному вопросу пришел другой:
– Мы скоро приедем? — мирно, но весьма настойчиво, похоже, не в первый раз спрашивал Андрюшка.
И я ответил:
– Скоро.
Глава седьмая
ОБЪЕДИНЕННЫЕ РОССИЙСКИЕ ЭМИРАТЫ
В Шереметьеве-2 я опять утратил хрупкое ощущение родины. Да, именно так: ощущение родины. В Сибири оно было пронзительно острым. Во Внукове, в суетливой толпе соотечественников, в странном коктейле из русских надписей и иностранных реклам, из хрипловатых, невнятных объявлений на двух языках — ощущение это присутствовало уже в разбавленном виде. От обилия замызганных «Жигулей» и старых потрепанных «Икарусов» на бескрайней стоянке защемило, конечно, сердце, но с другой стороны, ещё в зале прилета встретила меня не москвичка Белка, а натуральная фрау Малина в дорогом пальто, высоких сапогах из мягкой кожи, изящных бриллиантовых сережках и с ненашим благостным выражением на слишком ухоженном лице. И может, ещё похлеще смотрелся юный бюргер герр Андреас Малин в брючках от «C amp;A» в дубленочке из «Карштадта» и с цифровой видеокамерой «Сони» на шее. Честно говоря, глядя на эту парочку, я плоховато понимал, куда именно прилетел. К тому же потом была не «Волга» с шашечками, а этот умопомрачительный джип с охраной, и разговоры через космос, и нервотрепка, и наконец, сверкающий огнями международный
Что характерно, раньше я и был-то в новом Шереметьеве раза два всего или три — встречал кого-то, а может, провожал. Сами мы с Белкой до нашего панического бегства на Багамы по загранкам попутешествовать толком не успели. У неё в активе была Восточная Германия давней поры, когда из немецких школ группами по обмену ездили, а у меня — Болгария, ну та, которая «курица — не птица». Так что из Шереметьева по-людски, с загранпаспортом, как все нормальные граждане, мы ещё никуда не летали. И вот летим. Нынешний, очень современный, на удивление чистенький и даже приятно пахнущий аэропорт напоминал скорее о европах и америках, а ностальгических чувств не вызывал никаких. Полузабытая родная Москва осталась где-то там, в потустороннем пространстве мечты, здесь — я снова оказался в огромном, пестром, любимом и ненавистном, но в общем-то принадлежащем мне по праву цивилизованном мире.
Разыскав маленькую вывеску-рекламку «Турфирма «Светочь»» на груди у сотрудника, стоявшего в числе прочих под огромным табло в зале вылета и раздававшего билеты по списку, мы вычислили «своих». Тверские ребята с огромными сумками приехали все вместе на автобусе и, получив от турагента необходимые бумажки, заполняли теперь декларации за высоким буфетным столиком. Я тут же спросил, кто из них будет Паша Гольдштейн. Это был человек, двоюродная племянница которого, живущая в Москве, якобы и рекомендовала мне через общих знакомых отправиться вместе с тверяками в шоп-тур. Легенду готовили наспех, всерьез поддерживать разговор на эту тему я бы не смог, но надо же было с чего-то начинать. В общем, я поспешил представиться писателем, жену обозначил как редактора, а сына назвал будущей знаменитостью. После чего агрессивно осведомился:
– Фантастику читаете?
– Всякое почитываем, — уклончиво отозвался Гольдштейн.
И я счел возможным извлечь из сумки свою «Подземную империю», предусмотрительно доставленную мне охраной.
– Сколько лететь до этого Дубая?
– Четыре часа с лишним.
– Ну вот, — сказал я, — делать нечего будет, как раз и развлечетесь.
Гольдштейн улыбнулся с легким сомнением, но от книги отказываться не стал, поблагодарил, и пока я делал дарственную надпись, выдвинул сразу два предложения: перейти на «ты» и выпить по этому поводу, как только пройдем таможню. Оба предложения были приняты и реализованы с блеском. На «ты» я всегда перехожу запросто с людьми любого возраста и уровня. Имея привычку думать иногда на английском языке, в котором не существует особой формы вежливого обращения, разве что к Богу, при переходе на русский я с легкостью начал бы «тыкать» хоть Римскому Папе, хоть президенту России. А Паша Гольдштейн был всего лет на десять старше меня, выглядел к тому же замечательно, то есть молодо: спортивный, подтянутый, черные курчавые волосы с едва заметной проседью, классический иудейский профиль, смуглая от постоянно обновляемого загара кожа и серо-голубые улыбчивые глаза. Я сразу проникся к нему симпатией, а Белка мне потом призналась, что как мужчину она не могла его не отметить. («Роскошный мэн, ну просто смерть девкам!»)
Едва пересекли границу, Паша начальственно распорядился:
– Оставляй жену вещи сторожить, и пошли во «Фри шоп» за пивом. Ты сколько с собой-то взял?
– Чего? Денег? — не понял я.
– Деньги — это твое личное дело. Бутылок сколько взял?
– Ни одной, — признался я честно. — А что?
– «А что!» — передразнил он. — Санкта симплицитас! Тебе не объяснили разве, в какую страну мы едем?
– Они там и вправду, что ли, по Корану живут?
– Не то слово! — распалялся Гольдштейн. — Там даже пива купить негде! Это не страна — это черт знает что!.. Ну, ладно, ещё не поздно твою ошибку исправить, в московском «Дьюти фри» тоже сейчас цены божеские…