Точка Зеро
Шрифт:
— О господи… — застонала я. — Значит, это правда. Значит, я не придумала. Я тоже чувствую это. И мне кажется, что и Тони. Он не говорит ничего, конечно, но я вижу. Маргарет, я не знаю, что тогда произошло. Как будто мы забыли что-то. Ты хорошо помнишь тот день?
— Я помню все, — печально усмехнулась она. — Я же призрак.
— Джерри, конюх, сказал, что лошадь, на которой я езжу, очень сильно беспокоилась тогда. Именно в то время, когда мы были у ювелира. А когда я потом пришла в конюшню, она принялась меня целовать.
— Собаки
— А ты, Маргарет? Что ты тогда чувствовала?
— Света… Ты немного не понимаешь… Когда я говорю, что чувствую что-то, это не совсем то, что испытывают люди. Это не ощущение, а знание о нем. Либо воспоминание. У меня нет тела, нет глаз, ушей, ничего нет. Я не вижу, к примеру, розы в вазе. Я просто знаю, что они там есть. Я не вижу и не слышу тебя, но знаю, как ты выглядишь, как звучит твой голос, какой запах у твоих духов. А вот ты видишь меня такой, какой представляешь. Мой призрак — действительно существует. Но моя внешность — плод твоего воображения.
— Но как я могла вообразить тебя, когда первый раз увидела в окне?
— Я мысленно передала тебе некий образ, похожий на мой портрет в галерее.
— Но ведь потом, когда я жила твоей жизнью, я видела тебя каждый день в зеркале! Ты была такой же. Ну, почти такой же.
— Это означает только то, что Мартин написал очень похожий портрет, — улыбнулась Маргарет.
— Послушай, сейчас я вижу — или мне кажется, — что ты улыбаешься. Это тоже плод моего воображения? Ведь эмоции — это не знания, получается, ты не можешь их испытывать?
— Могу. И испытываю. Только это несколько иное… Скорее, это некое состояние, которое ты улавливаешь точно так же, как и мои мысли. Мысли для тебя превращаются в речь, а состояние — в эмоции. В тот день… Я не знаю, что произошло. Но это было похоже… Наверняка тебе приходилось порезать руку чем-то очень-очень острым и тонким. Ты чувствуешь боль, но не видишь порез, пока не проступит кровь. Понимаешь меня?
— Кажется, да, — кивнула я. — Во всяком случае, пытаюсь.
— Тебе пора, — Маргарет начала таять. — Люси ждет.
Накинув халат, я прошла по галерее и постучала в дверь Люськиного будуара.
— Come in! — крикнула Люська.
Она сидела на банкетке у кровати, в том же вишневом платье, что и в первый день. Когда я вошла в комнату, ее лицо мгновенно стало веселым, оживленным — слишком оживленным! — но я успела заметить то, что было на нем раньше. Печаль. Усталость. Разочарование.
— Люсь? — я опустилась перед ней на пол, но она только покачала головой. — Если ты сейчас скажешь, что все в порядке, я на тебя смертельно обижусь.
Люська пристально смотрела на свои колени и кусала губы. Потом встряхнула головой, подняла глаза и сказала бесцветным, сухим голосом:
— У меня была задержка. Неделю. Все. Закрыли тему.
Так
А ведь я ни в чем не виновата! Но почему же снова и снова испытываю чувство вины — перед ней, перед Питером, перед Маргарет, конечно?
Что я могла сказать? Закрыли тему… Я просто обняла ее, и мы сидели так, пока Люська не высвободилась.
— Все! Дай мне побыть феей-крестной.
Она встала и взяла с кровати чехол на молнии.
— К счастью, оно не мнется, гладить не надо. Не представляешь, как трудно было его найти. Помнишь, я убила твою кофточку тушью?
— Да, — усмехнулась я. — Она так и не отстиралась.
— Считай, что возвращаю долг с процентами. Выбирала по принципу: посмотреть на тебя в нем и сдохнуть от зависти.
— Люсь… — фыркнула я. — Тони сдохнет от восхищения, ты от зависти. А что мне делать? Подобрать безутешного вдовца?
— Я тебе подберу! — Люська ткнула меня в бок. — Сблочивай халат. И труселя тоже.
Она кинула мне две запечатанные упаковки с красной надписью «aseptic». В них оказались нежно-голубые шелковые стринги и лифчик без лямок. Пока я натягивала их, Люська вытащила из чехла платье. Обернувшись, я замерла с отвисшей челюстью.
— Я знаю, ты редко носишь синее, но мне показалось, что тебе должно подойти идеально.
Она помогла мне натянуть узкое длинное платье из тонкого темно-синего велюра, застегнула молнию на спине. Тисненая ткань слегка серебрилась — совсем как платье Маргарет. Широкий низкий вырез — еще чуть-чуть, и было бы уже вульгарно, короткий рукав, лиф, облегающий грудь и талию, мягкие складки на бедрах. Платье словно на меня сшили.
— Оно, конечно, для сегодняшнего обеда слишком шикарное, — довольно вздохнула Люська, — но ничего. Надо потестить перед приемом. Вдруг что-то где-то жмет или морщит, успеем подогнать. Туфли твои, конечно, не годятся. Надо синие или бежевые, и каблук повыше. Ничего, сейчас сойдет, а там подберем. И украшения… Без украшений слишком просто. Серьги снимай, я сейчас.
Она вскочила и убежала через спальню в кабинет Питера. Оттуда донеслись мужские голоса. Люська что-то сказала, раздался металлический лязг, и через пару минут она вернулась с большим голубым футляром.
— Люсь… — захныкала я.
— Ой, да не скули ты, — махнула рукой Люська. — Я тебе это не дарю ни в коем случае. Это фамильные драгоценности, я их только носить могу. Ну, или вот дать попользоваться. Не волнуйся, Питер не против. Прикинь, у меня даже в брачном контракте записано, что я не имею право всю эту беду продавать или дарить. Если у меня будет сын и он женится, половину драгоценностей я должна перед свадьбой отдать его невесте, а остальное она получит после моей смерти.
— А… если не будет? — поинтересовалась я, отчаянно ругая себя за дурное любопытство и бестактность.