Точка зрения
Шрифт:
Лева остался — но кончился роман. И неприкаянный полуфилолог время от времени бередит лучшие умы нашей общественности, тем самым подрывая наше доверие к ним и поселяя ужас от закрадывающихся в душу мыслей: а что, как они, лучшие-то умы наши, как раз чувства литературной реальности и лишены? Или не осведомлены, не знакомы были ранее с Л. Одоевцевым, сотрудником Пушкинского дома?
И чтобы не впасть в окончательную мистику (дабы лучшим умам не пришлось тратить свой ученый пыл и на меня), обращусь к Битову-раннему. «Нормальному». Безо всякой там путаницы: «герой-автор», «автор-герой». Без перевертышей, маскарадов, подкидных дураков и валяния ваньки.
* * *
«Смена
А. Битов. Полет с героем
Начало совпало с весной, с расцветом времени: вернее всего, расцвет времени и спровоцировал это свободное начало. Был сразу же счастливо найден жанр, ставший затем для Битова «личным»: путешествие. «Одна страна. Путешествие молодого человека» — так называлась написанная двадцатитрехлетним (ау, нынешние молодые!) и напечатанная в журнале «Юность» (ау, нынешние редакции!) повесть.
Экстенсивное освоение «чужой» территории, «чужого», во многом экзотического (Средняя Азия) материала. Любовное внимание к образу жизни — быту, обычаям, ритуалу — другого народа. Упоение своей юношеской свободой, своей открытостью. Неизвестность будущего — и полная, оптимистическая в нем уверенность. Уверенность в братстве, чистоте, любви людей друг к другу. Восторг, испытываемый по отношению к проявлениям жизни — от плода до рукотворного моря, — беспределен…
Эта проза написана, казалось бы, по канонам чрезвычайно популярной в те времена лирической прозы. Человек выходит из своего дома (это — обязательное условие), и начинается открытие… Он открывает — природу, землю, людей, свою страну, себя самого, наконец.
В одной из более поздних вещей А. Битов определил начало шестидесятых как время, когда в кино — вне зависимости от сценария — начали распахиваться окна. Так и в литературе наступило время «распахивания дверей», лирических путешествий. Авторы пошли по «владимирским проселкам», углубились в мещерские болота, открывали для себя и читателя русский Север. А геологи? Романтический пафос открытий? Демократизм и интеллигентность, то бишь кеды и штормовка? И песни у костра… Битов к тому же кончил Горный институт. Молодой горный инженер.
Значительным стал именно акт открытия нового, движения в пространстве. Хронотоп автора (и героя-автора) резко изменился. Проза ощутила вкус свободы от сюжета, от обязательных завязок и развязок, от штампованного героя. Лирическая проза была освобождением от догмы, от схемы. Другое дело, что в ней тоже быстро сложились свои каноны, — но первоначальный и ценный шаг отделения от старого и изжившего себя представления о том, какой обязательно должна быть литература, был ею сделан.
Удивление, радость, наивность, узнавание — вот из чего слагается пафос первого путешествия Битова. Фраза короткая — не «битовская», так он больше (дальше!) писать не будет; но сейчас это «самый крик», это модно, как узкие брюки и пиджак с подложенными ватой плечами.
«Налево и прямо. Стучусь. Вхожу. За столом толстый седой человек. Я решительно подхожу вплотную к его столу. Толстый подымает на меня глаза… Он мне нравится».
Герой-автор заказывает по междугородной разговор — с Ленинградом — и продумывает даже по пунктам сюжет разговора с любимой девушкой (как мы догадываемся; в прозе этого рода почти обо всем надо догадываться), но несет полную недоговоренностей ахинею.
«— А как собака?
— Что?
— Как собака?!
— Говори громче, ничего не слышно.
… — Все в порядке с собакой. Ей-то прекрасно…
— А тебе от нее достается? Все так же лает?
— Что?
— …Лает!!! — ору я».
Подтекст, «айсберг» с семью восьмыми под водой, «Фиеста»…
Главное, чего добивается
Смысл путешествия в том, что вернешься домой…»
Герой-автор (или автор-герой) в «Одной стране» — не герой даже, а инструмент. Инструмент восприятия и инструмент анализа этого восприятия. Он — отражение действительности через ее осознание, если можно так выразиться. Он вроде бы человек из плоти и крови — то есть ему жарко или холодно, он голоден или испытывает жажду, ему хочется разговаривать или помолчать. Его внутренний мир для нас вроде бы приоткрыт, но вовсе не распахнут. Там все прибрано, как перед приходом гостей. Все на своих местах. Герой-автор находится в «постоянной боевой готовности»: осознать, осмыслить, отразить любую, самую экзотическую ситуацию. То есть вроде бы лирическаяэта проза, а вдруг спохватываешься — а где лирика-то? Сплошной анализ… Но Битов начал сразу с «двух концов»: в его прозе возник и самостоятельный литературный герой.
Роль — одно из ключевых слов и ключевых понятий в прозе Битова. Роман-пунктир «Роль» открывается как раз рассказом «Дверь». Битов в этом романе, состоящем из пяти рассказов, пишет человека — дискретно. Его не интересуют переходы, психологические переливы от одного состояния к другому, от одной «роли» к другой.
«А я ведь играю… Я ведь роль играю, — думает Монахов в рассказе „Лес“, Монахов, превратившийсяиз мальчика, как куколка из червячка. — И до чего же плохая написана для меня роль!»;
«А Монахов-то опять готовился на другую роль»;
«Он размышлял о странной роли отца во всем этом деле»;
«Переменялись ролями… Нет, тогда была не роль!»
Итак, Мальчик. Это — роль номер один. Первые толчки мучительного опыта, первое столкновение с реальностью. Безнадежность чистоты и романтики, веры и надежды.
В следующей стадии Мальчик уже получает имя: Алексей. Это иная роль. Возможно ли было, чтобы Мальчик украл у родных деньги? А Алексей — крадет. Он, бывший мальчик из интеллигентной ленинградской, даже петербургской семьи, готов все сложить к ногам Аси — взбалмошной, легкомысленной, неприкаянной своей возлюбленной. Совсем другогокруга. Он не можетпривести Асю в свой дом, познакомить с мамой и тетей. Украсть для нее деньги — может, а познакомить — увольте. Через эту грань Алексей не перейдет. Он уже не Мальчик. Появляется «зрение не по чувству». Даже Асю он увидел « со стороны», и она « тотчас отдалилась» (разрядка в цитатах здесь и далее моя. — Н. И.). А там, где начинается «зрение не по чувству», умирает любовь. «Это было мерзкое чувство. Хотя появилось спокойствие. Но тут был холод, равнодушно-скользкая змея. Казалось, при чем тут эта женщина, с ним рядом? Сидят на одной постели, а откуда это?.. Алексею стало не по себе, даже страшновато, он не хотел так видеть… Он не хотел в себе этого зрения не по чувству. Может, оно и умнее, но от него исчезает счастье — это уже знание какое-то — не хотелось этого знания. Все от него становилось чужим».