Точки притяжения

Маркова Амина

Она торопливо встала, и они почти бегом ушли по направлению к лифт-холлу; на ходу они, не сговариваясь и чуть не рассмеявшись, одновременно обернулись на Тину – как будто она не разрешала им никуда уходить, но они всё равно сбежали. Они (опять же, не сговариваясь) прошли мимо лифтов и зашли в тот заворот к окну, в котором разговаривали в прошлый раз; радостно запыхаясь, они прислонились к стене.

– Вчера мы остановились на том, что ты хотел рассказать что-то про себя, – начала разговор Кира, всё ещё пытаясь восстановить дыхание, которое захватило не только от быстрой ходьбы.

– Что? – с наигранным возмущением спросил Макс, сведя брови, – После тебя, вообще-то.

– Я не соглашалась, так что ты первый, – широко улыбнулась она.

–

Ладно, уступлю. Что ты хочешь знать? Только не нужно ничего про семью, ладно? В этом нет ничего плохого, но ты никогда не спрашивала ничего только про меня.

У Киры на миг перехватило дыхание: после его реплики она осознала, что все заготовленные ею вопросы были связаны с его семьёй. Получается, ей нужно было спросить про что-либо, связанное только с ним? Это была опасная территория: тема его жизни очень легко могла вывести на его личную жизнь. Немного подумав, она вспомнила, что всегда хотела узнать что-либо про его вкусы – в чём угодно.

– А ты что-нибудь слушаешь? Музыку?

– Подкасты в основном.

– Про что?

– Про танки.

– Серьёзно? – Кира удивилась настолько сильно, что широко открыла глаза и подняла брови вверх.

– Нет. Каково, а? – вызывающе спросил он.

– Туше, – улыбнулась она, – Вот ты ходишь в тот бар…

– Пару раз всего лишь, – перебил он.

– Всё равно, – продолжила она, несмотря на настойчивый внутренний шёпот, который неустанно повторял «опасная территория», – Что ты пьёшь? Какой твой любимый напиток?

– Алкогольный, ты имеешь в виду?

– Ну да.

– Никакой. Я не пью.

– Правда? – удивилась Кира.

– Правда. А что?

– Ничего. Здорово. Я тоже не любитель, – призналась она.

Это была правда: нельзя было сказать, что она совсем не пила – она просто не испытывала никакого удовольствия от алкоголя и поэтому пила очень мало: пара опытов крупной попойки показали ей, что её опьянение настолько бесшовно переходило от сонливости в спутанность сознания, что она никак не могла поймать тот момент, ради которого все вокруг, собственно, и упивались. В один период своей жизни она решила говорить, что не пьёт, но быстро изменила этот ответ на «пью немного» из-за странных реакций, которые почти всегда следовали за этим признанием: люди почему-то считали своим долгом пошутить про это; или задать какой-нибудь странный игривый вопрос, на который она не знала, как ответить; некоторые, не дождавшись встречной шутливости, тут же начинали слегка горячиться и вставали в защитную позицию, воспринимая её нежелание подтрунивать над собой как обвинение в их благосклонном отношении к алкоголю; некоторые тут же меняли тон и строго спрашивали «Серьёзно: почему?», ожидая услышать о непреодолимом медицинском или религиозном препятствии, которое не позволяло ей наслаждаться тем, чем наслаждались все вокруг. Иногда она думала, что простая фраза «я не пью» и отказ подхватывать шутки, казавшиеся смешными только собеседнику, который даже не подозревал, сколько раз до этого она слышала в точности такую же ответную реакцию, вместе с отсутствием серьёзных причин, запрещающих ей пить, возводили её в глазах других людей на только им видимый пьедестал, откуда, как им чудилось, она насмешливо показывала на них пальцем, кричала «я, в отличие от вас, могу не пить просто так!» и демонстративно осуждала их. Её добровольный отказ от алкоголя, несмотря на очевидную полезность для здоровья, не был сдобрен ни самоиронией, ни уважительной причиной, и поэтому воспринимался с непонятной враждебностью: олицетворяя альтернативу общепринятому пути, она словно ставила под сомнение его нормальность и заставляла людей искать такой ответ на вопрос «а почему в таком случае я пью?», который был бы более вразумительным, чем «а потому что как иначе»; им это не нравилось. Сейчас, как она заметила, в неприятии алкоголя можно было признаваться гораздо спокойнее, чем те же десять лет назад – как будто бы это стало модным.

–

Хорошо, какой ты обычно берёшь напиток тогда?

– Обычно? Разный.

– Нет любимого?

– Нет. Я люблю пробовать новое. Сейчас, кстати, моя очередь спрашивать.

– Пожалуйста.

– Мне понравился вопрос про что-нибудь самое-самое. Как тогда, в субботу. Хочу что-нибудь такое же.

Те пару секунд, которые Макс взял на раздумье, Кира мысленно умоляла его не спрашивать про самый счастливый момент в её жизни: если он всё-таки про это спросит, то она точно выпалит «сейчас».

– Какое твоё самое большое разочарование? – спросил он.

– Хм. Ну это легко. Отец. Я про него рассказывала. А твоё? – вернула она под укол опасения, что его разочарование могло быть связано с его личной жизнью; в голове снова пронеслась спасительная мантра «чем меньше я знаю, тем лучше».

– Быстрый ответ, – Макс удивлённо поднял вверх одну бровь, – Моё… – протянул он, призадумавшись; он хотел начать что-то говорить (этот момент всегда хорошо заметен: слова как будто бы видно сквозь горло – видно, как они идут вверх, вытягивая позвоночник и чуть приподнимая голову, после чего на мгновение останавливают дыхание и приоткрывают рот перед тем как выйти), но передумал, – У меня есть только мелкие.

– Короче ты ушёл от ответа, – скептически констатировала Кира.

– А если это правда?

– Доказательство? – лукаво прищурилась она.

– Как я это докажу? – с лёгким негодованием спросил он.

– Ну, нет – так нет. Я думаю, мне уже пора идти. Наши перерывы, по-моему, стали слишком заметными. Не хочу задерживаться.

Она хотела спросить, встретятся ли они завтра, но побоялась быть слишком навязчивой и слишком считываемой – кажется, она выглядела недвусмысленно счастливой. На самом деле она хотела уйти, потому что боялась не справиться с порывом удовлетворить постоянно ноющее желание прикоснуться к нему – к примеру, дотронуться до ладони, плеча или волос. Сказав про то, что им пора было расходиться, она тут же подумала, что у неё могло получиться обнять его, замаскировав это под прощальный жест; она быстро передумала: это смотрелось бы, как переход установленных между ними границ. Прощания, следовательно, должны были быть предельно короткими.

– Мы встретимся завтра? – спросил Макс, задав ей вопрос, от которого она сама отказалась секунду назад.

– Случайно? – уточнила она, улыбнувшись, – Я не смогу случайно дойти до тебя. Я не хожу в твою сторону. Я даже не знаю, где ты сидишь.

– Далеко.

– Давай лучше ты до меня дойдёшь. Всё, я пойду, – подытожила она, сделала пару шагов назад, развернулась и быстро ушла.

***

Сегодняшний перерыв на ланч, как и все рабочие ланчи этой и предыдущей недель, она провела вместе с Тиной; в последние дни они выбирали кафе внутри здания (их было несколько), чтобы не выходить из кондиционируемого царства.

– Слушай, – немного неуверенно заговорила Тина спустя пару минут после начала еды, – Как я уже говорила, это не моё дело, но вы точно не встречаетесь?

– Точно, – веско ответила Кира.

– Понятно, – кивнула Тина, – Ладно, извини. Не моё дело, – она приподняла руки ладонями к собеседнице, – Сейчас столько разных типов отношений, что… – добавила она и выжидающе посмотрела на Киру; убедившись, что та решительно отказывалась продолжать, Тина оставила эту тему, – Кстати, насчёт отношений. Помнишь сеструню мою?

– Блин, конечно. Я же только вчера про неё спрашивала. Нина.

– Ну да, точно. Вчера у неё истерика была.

– Да? – удивилась Кира, – Из-за чего?

– Стенала, что любовная жизнь не складывается. Вещами швырялась…

– У неё… – осторожно начала спрашивать Кира, – проблемы с кем-то?

– Ни с кем, – покачала головой Тина, – Вот именно, что ни с кем. Это её и беспокоит, как я поняла. Боится, что ей уже слишком много лет.

– И… – снова начала спрашивать Кира: не менее осторожно, чем в прошлый раз, – чем всё кончилось?