Точно как на небесах
Шрифт:
Маркус рассмеялся. Гонория ахнула:
– Кто здесь?
Он вышел из-за дерева.
Черт возьми, надо было вести себя потише. Ему вовсе не хотелось пугать ее.
– Маркус?
Он ограничился приветственным жестом. Вообще-то полагалось бы что-нибудь сказать, но она все еще лежала на земле и ее туфлю покрывал слой грязи. А лицо… О Господи, ему никогда не доводилось видеть ничего более забавного. Гонория выглядела одновременно разгневанной и смущенной и, кажется, не могла определить, какая из эмоций сильнее.
– Прекрати смеяться!
– Прости, –
Она уморительно свирепо сдвинула брови:
– Что ты здесь делаешь?
– Я здесь живу.
Он подошел и протянул ей руку. Для джентльмена вполне естественно предложить даме помощь.
Гонория прищурилась и воззрилась на него с нескрываемым недоверием.
– Точнее, я живу неподалеку, – поправился он. – Эта тропинка проходит примерно по границе земельных владений.
Она все же соизволила принять протянутую руку и, поднявшись на ноги, попыталась стряхнуть грязь с платья. Однако в лесу было довольно сыро, и мокрая земля кое-где намертво прилипла к ткани, что никак не улучшило настроения Гонории. В конце концов она оставила грязную юбку в покое и подняла глаза.
– И долго ты тут находишься?
Он улыбнулся:
– Дольше, чем тебе хотелось бы.
Она с досадой вздохнула.
– Надеюсь, ты не станешь распространяться о своих впечатлениях.
– Ни единым словом, – пообещал он. – И все-таки хотелось бы знать, кого именно ты подкарауливала.
Она криво усмехнулась:
– Оставь, пожалуйста. Ты последний из тех, кому я согласилась бы это сказать.
Он выгнул бровь:
– Действительно. Последний. Она молча сверлила его нетерпеливым взглядом.
– После королевы, после премьер-министра…
– Довольно! – Она подавила улыбку. – Если ты не возражаешь, я присяду.
– Ничего не имею против.
– Платье и так все перепачкано. Пятном больше, пятном меньше, какая разница? – Отыскав под деревом подходящее место, она села и насмешливо добавила: – Теперь ты должен заверить меня в том, что я свежа, как маргаритка.
– Ну, смотря какая маргаритка.
Она окинула его до смешного скептическим взором. Знакомым Маркусу вот уже… Сколько лет? Четырнадцать? Пятнадцать? Но только сейчас он впервые задумался о том, что ни одна женщина, кроме нее, не говорила с ним искренне, с разумной долей здорового сарказма.
Потому-то он и ненавидел лондонские сезоны. При встрече с ним светские дамы притворно улыбались и старались угодить ему каждой фразой.
Да и джентльмены тоже.
Знали бы они, как ошибаются! Ему претили улыбки льстецов. Он не желал, чтобы ему почтительно внимали. И терпеть не мог, когда его в высшей степени обыкновенный, ничем не примечательный жилет воспевали, словно шедевр портновского искусства.
С отъездом Дэниела у него не осталось по-настоящему близких друзей. А про семейные связи и говорить нечего. Ему понадобилось бы углубиться в собственную родословную на добрых четыре колена, чтобы отыскать общего предка с кем-нибудь из
Впрочем, размышления о плодовитости Холройдов можно оставить на потом. В данный момент перед ним сидела Гонория – усталая и печальная. Маркус прислонился к дереву и спросил:
– Значит, брикстенский прием не оправдал твоих радужных надежд?
Она посмотрела на него удивленно.
– В своем трогательном письме ты так просила меня не портить тебе удовольствие, – напомнил он.
– Я просто предупредила, что тебе будет невыносимо скучно.
– Отчего же? Я мог бы неплохо провести время, – возразил он, хотя они оба знали, что это неправда.
Она снова окинула его тем самым саркастическим взглядом.
– Представляю. Четыре незамужние девицы, столько же юных джентльменов из университета, мистер и миссис Ройл и ты. – Она выдержала небольшую паузу и для вящей убедительности добавила: – Да, еще, возможно, собака.
Он чуть улыбнулся:
– Я люблю собак.
Наградив его сдержанным смешком, она взяла сухую ветку и принялась рисовать на земле круги. Уныло опущенные плечи, грустный взгляд, пряди прямых волос, выбившиеся из прически… Во всем ее облике чувствовалась не только усталость, но и нечто такое, с чем Маркус категорически не желал мириться.
Она выглядела побежденной.
Нет, это неправильно. Гонории Смайт-Смит так выглядеть не пристало.
– Гонория, – начал он.
Она тотчас подняла глаза.
– Маркус, мне двадцать один год.
Он несколько озадачился:
– Не может быть. Она раздраженно поджала губы:
– Именно так, уверяю тебя. В прошлом году мне показалось, что я вызвала определенный интерес у нескольких джентльменов, но до предложения дело не дошло. – Она пожала плечами: – Не знаю почему.
Маркус кашлянул и счел нужным ослабить узел шейного платка.
– Думаю, это к лучшему, – продолжила Гонория. – Они мне не особенно нравились. А один из них был… В общем, как-то раз он пнул собаку. – Она нахмурилась: – Едва ли я согласилась бы… Ну, ты понимаешь.
Он кивнул.
Она выпрямилась и широко улыбнулась. Возможно, даже слишком широко.
– В этом году я твердо намерена преуспеть.
– Уверен, у тебя все получится. Она посмотрела на него подозрительно.
– Я сказал что-то не то?
– Нет. Только не надо быть таким снисходительным.
Что, черт возьми, она имеет в виду?
– Я не был снисходительным.
– Ах, Маркус, ради Бога. Ты всегда ведешь себя снисходительно.
– Выражайся яснее, – резко потребовал он.
Она смотрела на него так, словно думала, что он ее дурачит.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю.
– Напротив, я абсолютно не понимаю, о чем ты говоришь.
Она фыркнула и поднялась с земли.
– Ты всегда взираешь на людей вот так.
Она скорчила такую чудовищную гримасу, что и описать невозможно.