Точно как на небесах
Шрифт:
Но в то же время с ним рядом ей было по-домашнему уютно, тепло и спокойно. Теперь их пути пересекались не так часто, как раньше – все изменилось после отъезда Дэниела, – но когда такое случалось…
В любом многолюдном собрании она безошибочно угадывала присутствие Маркуса, даже не видя его.
Просто входила и знала – он тут.
И как ни странно, это было приятно.
– Скоро начнется сезон. Ты собираешься в Лондон? – вежливо полюбопытствовала она.
– Через некоторое время, – неопределенно ответил
– Понятно.
– А ты? – спросил он.
Она растерянно моргнула.
– Ты собираешься в Лондон на сезон?
Она отказывалась верить собственным ушам. Он что, издевается? Мыслимое ли дело, чтобы девица на выданье не собиралась на Лондонский сезон? Можно подумать…
– Ты смеешься надо мной? – подозрительно поинтересовалась она.
– Нисколько, – возразил он. С улыбкой.
– Это не смешно, – возмутилась Гонория. – Можно подумать, у меня есть выбор. Мне обязательно надо ехать на сезон. Отчаянно необходимо.
– Отчаянно, – с явным недоверием повторил он.
Скептическое выражение часто появлялось на его лице.
– Я непременно должна найти себе мужа в этом году.
Она удрученно покачала головой. Вместо крика души получилось пустое, вздорное заявление. Какая банальность – барышня, мечтающая о свадьбе. В свете таких хоть пруд пруди. Однако Гонория стремилась обзавестись супругом не для того, чтобы демонстрировать подругам обручальное кольцо и упиваться эффектным статусом молодой замужней дамы. Ей хотелось иметь свой дом. Семью – большую, шумную, в которой иногда непосредственное проявление чувств одерживает верх над хорошими манерами.
Она до смерти устала от гнетущей тишины опустевшего родительского дома, где порой за целый день не слышала ничего, кроме звука собственных шагов.
Ее могло спасти только замужество. Других вариантов не было.
– Ну, полно, Гонория, – сказал Маркус, и ей не требовалось смотреть на его лицо, потому что она и так отлично знала, какое на нем выражение – снисходительное, скептическое и немного скучающее. – Полагаю, твоя жизнь не настолько ужасна. Не стоит драматизировать ситуацию.
Гонория стиснула зубы. Такой тон совершенно выводил ее из себя и отбивал всякое желание что бы то ни было объяснять. Напрасный труд.
– Тут нечего обсуждать. Забудь, – пробормотала она.
Маркус умудрился даже вздохнуть с видом явного превосходства.
– Вряд ли ты найдешь мужа здесь.
Она плотно сжала губы, сожалея, что затронула эту тему.
– Студенты Кембриджа слишком молоды, – заметил он.
– Они того же возраста, что и я, – отозвалась она, угодив прямиком в расставленную ловушку.
Разумеется, Маркус не опустился до злорадства. Он просто сделал вывод:
– Вот зачем ты приехала в Кембридж? Чтобы завести знакомство с теми студентами, которые еще не отправились на каникулы в Лондон?
Глядя
– Я сказала тебе – мы приехали сюда, чтобы слушать лекции.
Он кивнул:
– На греческом.
– Маркус!
Он усмехнулся. Точнее, на его лице промелькнуло нечто, отдаленно напоминающее усмешку. Он всегда был таким серьезным, таким непроницаемо-сдержанным, что вместо усмешки у него получалась полуусмешка, а вместо улыбки – полуулыбка, и эти «мимолетные половинки» чаще всего ускользали от внимания окружающих. Слава Богу, Гонория знала его достаточно хорошо. Любой другой на ее месте подумал бы, что Маркус начисто лишен чувства юмора.
– Это по какому поводу?
Она вздрогнула и посмотрела на него:
– Что по какому поводу?
– Ты закатила глаза.
– Разве?
О Господи, Маркус в своем репертуаре. Откровенно говоря, Гонория понятия не имела, что там секунду назад происходило с ее глазами, и отнюдь не жаждала оставаться объектом столь пристального наблюдения.
Она посмотрела в окно:
– Как ты думаешь, дождь утих?
– Нет, – ответил он, не потрудившись повернуть голову хотя бы на дюйм.
В самом деле, зачем? Вопрос получился глупым, но ведь Гонория задала его исключительно для того, чтобы сменить тему. А дождь… Дождь по-прежнему беспощадно барабанил по крыше кареты.
– Давай я отвезу тебя к Ройлам, – любезно предложил Маркус.
– Нет, спасибо. – Гонория чуть вытянула шею и попыталась сквозь стекло окна, ливень и еще одно стекло, витринное, разглядеть, что творится в лавке мисс Пиластер. Разумеется, она ровным счетом ничего не увидела, зато получила прекрасную возможность под благовидным предлогом не смотреть на Маркуса. – Мне лучше присоединиться к подругам.
– Ты не голодна? – осведомился он. – Я заезжал в кондитерскую Флиндла и прихватил с собой немного пирожных.
У нее загорелись глаза.
– Пирожных?
Это слово она не столько произнесла, сколько выдохнула. Или даже простонала. Но ничуть не смутилась. Как только речь заходила о сладостях, между нею и Маркусом возникало полнейшее взаимопонимание. Они оба были отъявленными сладкоежками и при виде блюда с пирожными и печеньем частенько теряли самообладание, наперегонки уплетая обожаемые лакомства.
Дэниел, относившийся к десерту весьма прохладно и наблюдавший эту картину со стороны, неизменно говорил, что они ведут себя «наподобие дичайших дикарей», и каждый раз Маркус в ответ оглушительно хохотал, а Гонория никак не могла понять, в чем причина столь бурного веселья.
Он наклонился и что-то достал из стоявшей у его ног коробки.
– Ты по-прежнему неравнодушна к шоколаду?
– Более чем, – просияла Гонория от избытка чувств.
И возможно, от предвкушения тоже.
Он рассмеялся: