Точное попадание
Шрифт:
— Я получаю оговоренную плату — серебряк в неделю, — напомнил воин и прищурился, всем своим видом показывая, что ни от кого не примет подачек.
— А на твою зарплату никто и не покушается, — нашлась я, — это премиальные, выплачиваемые по усмотрению работодателя из свободных активов.
Телохранитель заморгал, поскреб щеку, похмурился для порядка, но возражений моему объяснению не нашел, а потому серьезно кивнул, принимая условия игры. В глазах еще светилось подозрение, что в чем-то я его провела, но как именно и в чем, он, не имея юридического образования, сообразить не мог, а потому сдался. Вот и правильно, не фиг спорить с магевой, когда она тебе добра желает. Полностью согласный со мной Лакс улучил мгновение и заговорщицки подмигнул, одобряя шутку над воином.
Сочтя свой лошадиный долг исполненным, от поляны у дуба Дэлькор ни в какие дебри меня не понес, а потому мы выехали на дорогу почти как нормальные путешественники. Те, кто не видел, как мы рванули в леса, будто страдающие поносом, и в самом деле могли принять нас за типичную партию странников, направляющихся в Мидан.
Конь-кладоискатель чинно трусил по тракту как самый обычный жеребец, отличающийся лишь странным некондиционным пятном на морде. Я некоторое время следила за ним, а потом бдительность прискучила, мне захотелось расслабиться и перестать ждать подвоха. Если конь вздумает чего сотворить, хрен я его удержу, до исконно русской женщины из селенья (это я на Некрасова бочку качу, смекаете?) статью, увы, не вышла. Лучше уж спокойно грохнусь с седла. Не асфальт, шею сломать не должна, а Дэлькор пусть лечит, коль пострадаю.
Но никаких неприятностей эльфийское сокровище мне больше не доставило. Может, успокоился, а может, «шпион Гадюкин» не хотел засвечивать свои дарования при посторонних. Ведь по мере приближения к Мидану поток повозок, всадников и пешеходов существенно возрос. Мне уже иной раз приходилось приподниматься в седле, чтобы оглядеться по сторонам. Лакс и Кейр подъехали и взяли меня в клещи для большей сохранности.
Глава 21
Страшные игрушки и прекрасные рубашки, или Мечты сбываются!
То, что я увидела у стен города, мало походило на традиционный средневековый пригород, описанный в учебниках. Никаких домишек, жмущихся к стенам из-за страха набегов враждебных соседей, никаких огородов и иных признаков натурального хозяйства. Только шатры всех форм и расцветок (на человеческий глаз порой даже весьма эффектных, хоть мне, повидавшей эльфийские, они казались грубой подделкой). А еще прилавки, прилавки и еще раз прилавки, плюс заполонившая все пространство между этими сооружениями гомонящая, колышущаяся живым морем толпа. Шум, смех, крики, ожесточенный торг, вопли, песни, прилагающиеся к сооружениям и скоплению народа, наверняка превышали ту норму децибел, после которой соседи ночью штурмуют вашу дверь, вызывают пожарных, милицию и «скорую» (это уже для себя).
— У них что, ярмарка? — без охотничьего азарта уточнила я.
Хоть и шастала регулярно на рынок за шмотками и едой, но никогда особенно не любила толкотню. Зная в теории о существовании людей, не мыслящих полноценное бытие вне плотной массы себе подобных, сама к таковым личностям не принадлежала. Будь в кармане лишний миллион (лучше в баксах), с удовольствием отоваривалась бы в бутиках.
— Нет, Оса, ярмарки по осени бывают, тогда здесь вообще не протолкнуться. А это только балаганы и малый рынок. В городе, конечно, свои есть, но тут товар подешевле, потому как торговцы городских податей не платят, только за право торговли в казну взнос делают, — ответил Лакс.
— Хитро устроено, спать-то они все равно в город приходят, там и денежки оставляют. А балаганщики к торгашам народ зазывают. Кому охота развлечений и дешевых товаров, сюда являются, а в Мидане те, кто побогаче или поленивее, покупки делают. Никто не внакладе: иллюстрация извечного принципа «хлеба и зрелищ», — покачала я головой, всматриваясь в мельтешение цветов, форм и принюхиваясь к запахам специй, животных, готовящейся прямо на открытом огне еды (мясо, рыба, лепешки, овощи) и тысячам иных ароматов, слившихся столь плотно, что для идентификации понадобились бы длительные тренировки. Нет, мне там бродить не слишком хотелось, не то что Лаксу.
Вот уж кто был из породы проходимцев, обожающих толпы, и не только потому, что чем больше народу, тем проще воровская
— Прогуляемся, Оса? Тут до глубокой ночи представления и торговля идет, — недолго думая предложил вор. Кейр глянул на него как на предателя, закаменел лицом, видно, соображал, как в этом бурном море людей и событий ему выполнять долг телохранителя.
— Если тебе очень хочется, — мужественно согласилась я, — но не сию секунду и скорее всего даже не сегодня, поскольку больше любых балаганных представлений я хочу порадовать свое воображение созерцанием места отдохновения, обладающего всеми теми восхитительными достоинствами, которые ты, искуситель, мне давеча обещал.
— А-а, ага, извини, — очнулся от созерцания шатров и прилавков Лакс. Он и в самом деле выглядел виноватым, наверное, посчитал, что магева отказывается от восхитительного развлечения по причине физической усталости. О чем ему как заботливому кавалеру, надеющемуся завоевать благосклонность дамы, забывать совершенно не следовало.
Кейр, подивившись моей внезапной осторожности, удивленно хмыкнул, но ничего не сказал, побоявшись спугнуть удачу. А ну как стоит ее похвалить, магева из чистого упрямства в тот же миг ринется в толпу? Конечно, обыкновенно я так не поступала, чистое упрямство, не приносящее никакой выгоды, мне было практически чуждо.
Оставшись с нами, Лакс ехал по дороге в город. По обе стороны кипела торговая жизнь, вопили зазывалы, умудрялись чем-то жонглировать балаганщики. Словом, чудовище-искушение являло рыжему свои многочисленные лики, а он мужественно крепился, стараясь как можно меньше глазеть по сторонам. Точно пес, которого хозяин не спускает с поводка на прогулке, да еще время от времени рявкает, воспитывая характер: «Рядом, я сказал! Рядом!» Мне стало почти жалко Лакса, но не настолько, чтобы толкаться около бродячих циркачей. Они, рекламируя представления, ошивались у дороги, окликая всех, кто пытался проехать мимо, и обещали массу потрясающих воображение чудес. Почему-то балаганщики считали, что реклама с использованием кукол более действенна. Одна костлявая, словно Смерть на диете, нахальная девица в лоскутных одеждах, составленных как минимум из полутора десятков разных вещей, буквально кинулась под копыта наших лошадей с самоубийственной наглостью. Особа радостно скалилась и поводила надетой на руку здоровенной, почти в метр ростом, куклой, изображающей нечто вроде гадалки в расшитой блестками черно-лиловой хламиде с длинной шалью. Яркие легкомысленные одежды девицы и мрачный вид куклы являли собой откровенный контраст. В одной руке у игрушки был намертво закреплен стеклянный шар, вторую она простирала к нам. Мерзкая рожица с крючковатым носом и тонким ртом, вырезанным в крашеном дереве, огромные черные зенки, право слово, кукла была более отвратительна, чем ее хозяйка. Девица, уяснив, что привлекла наше внимание, а уж какого толка была реакция, дело десятое, принялась гастролировать. Она говорила, одновременно заставляя открываться рот куклы-гадалки:
— Почтенная магева, благородные господа! Не угодно ли вам заглянуть в шатер Матушки Вещуньи? Отдернуть завесу с тайн будущего, узреть истину, скрытую туманом грядущего!
От вида того, как движется рот куклы в такт словам, меня просто передернуло. Я старалась не глядеть на это мерзкое, полное клубящейся серой тьмы игрушечное чудовище. Только детская память и все мои инстинкты, ныне щедро сдобренные магической силой, вопили о том, что в руках у девки не просто кукла, а то самое нечто, что уже нашло место и заполнило его, как зловонная жижа банку. И еще мне вдруг стало совершенно ясно, кто из двоих кукловод, а кто марионетка, пусть даже первая сделана из тряпья и дерева, а вторая из плоти и крови. Не по себе выбрала девка игрушку в этом волшебном мире. Но самым ужасным оказалось не это, а то, что очевидный ужас ситуации был виден лишь мне. Наивный Лакс, широко улыбаясь, распустил завязки и полез пальцами в кошель. Кинув девице монетку, задорно сказал: