Todo negro (сборник)
Шрифт:
Резкий выпад: Красов с трудом увернулся. К счастью, Паша не был мастером ножевого боя, но шансов в этом столкновении у капитана все равно почти не было. Разве только потянуть время…
— На помощь!!! Убивают!..
Карасов попытался пнуть противника. Тот оскалился и снова сделал выпад, едва не зацепив локоть. Долго отступать в замкнутом и тесном помещении не получится. Ермолаев приближался, срезая углы, оттесняя к переборке. Левая кисть отнялась.
— Паша, успокойся! У тебя помутнение! Херли
Ну где всех черти носят? Сюда, сучьи дети!
Палубой выше послышался топот. Ермолаев злобно зыркнул на дверь и метнулся из изолятора.
Капитан прислонился спиной к переборке. Попытался оторвать кусок рубашки, чтобы перевязать левую руку, но пальцы не слушались.
— Иваныч!
Будь Красов военным — представил бы Федю к ордену. Старпом не только быстро спустился сам: он прихватил с собой и сигнальную ракетницу, и пару человек.
— Паша… он Игоря убил. И остальных намерен.
— Кровищи-то кругом… За ним след остался. Ниже палубой спустился, гад.
— За ним! А ты, Сеня, метнись в рубку: по громкой всех предупреди.
— Да ты, Иваныч, давай тоже в рубку, рана…
— Хрена с два. Заживёт. Погнали!
— Тогда возьми, у меня-то ракетница… — Федя протянул капитану здоровенный складной нож: почти испанская наваха. — Что смотришь? Времена нынче неспокойные, живу на Яграх…
Сердце стучало в такт шагам. Следы кончились — кровь на ботинках подсохла, но капитан прекрасно понимал, куда бежит Ермолаев.
— В машинное отделение!
Перебить экипаж с одним ножом — задача непростая. Скрутят числом. Матросы, конечно, с ума на флоте не каждый день сходят, но флотские — народ крепкий и решительный. С одним психом управятся. Значит, если Паша решил всех угробить — метит по технике. В народе верят, что любой корабль можно отправить на дно за пару минут, открыв кингстоны. Херня, конечно. Так что гадить Ермолаев начнет в машинном отделении и центре управления. Поломать дизель или аппаратуру едва ли сможет, но попытается. А если не технику, то механиков и мотористов…
«Говорит второй помощник капитана! Старший матрос Ермолаев совершил убийство. Вооружен ножом!»
Теперь неожиданно напасть на людей Паша не сможет.
Дверь в машинное отделение. За ней — просторное помещение в несколько палуб высотой. Паша метался между дизелями — как крыса, загнанная в угол. Стармех с подопечными высыпали из центра управления. Не обосрались, молодцы! Приближаться к вооруженному безумцу вплотную ребята пока не решались, но без боя Ермолаев уже не выберется. Бегом по лестнице вниз.
— Федя, стрелять не вздумай. Паша! Успокойся! Брось нож, пока не случилось совсем непоправимого!
Слова капитана возымели обратный эффект: старший матрос
— Мананнан этого не одобрит!
Что за галиматью понёс Федя Бахтин, не понял никто — кроме, похоже, самого Ермолаева. Безумец прижался к дизелю, затравленно озираясь.
— Мне обещали. Кровь за выход! Я пролил кровь!
Он бормотал, точно оправдываясь. Но безумие во взгляде слегка угасло.
— Если Мананнан хотел бы убить гостей в своем доме, ты бы ему не понадобился. — старпом продолжил говорить странное. — Отдай нож.
Старпом с капитаном приблизились. Уже на расстоянии удара. Неужели получится? Ермолаев почти готов был протянуть нож, но…
— Лжец!
Безумная гримаса, стремительный выпад — но теперь капитан оказался быстрее и был вооружен. Паша упал на колени, хватаясь за горло. Хрипел и пытался вдохнуть. Пара минут агонии казались вечностью — тяжёлое зрелище. Красов уронил наваху. Его трясло.
— Тела в холодильную. И Пашу, и Игоря. Всем… отдыхать. В ближайшее три часа стоим на якоре. Мне нужно…
Красов пошатнулся, но Бахтин подставил плечо.
— Что ты нес, Федя? Кто там будет недоволен?
— А, это… ну… — Бахтин явственно замялся. — Да из Лёвиной песни. Ирландские мотивы. Я типа решил, что раз он говорил про Льва, прежде чем с катушек слететь…
Красов не припоминал у «Левиафана» ничего подобного, но последний альбом он не слушал, да и творческое наследие Платонова уж очень обширно. Только истовый фанат всё упомнит.
— Сейчас мы с твоим Платоновым серьезно поговорим. Очень. Но сначала руку перевяжу… и выпью. Я убил человека, которого знал восемь лет.
***
Музыкант был ровно настолько же спокоен, как когда его заперли. На лице Лёвы сияла та же блаженная улыбка, которую Бахтин помнил из детства. С улыбкой всё понятно. Интереснее иное: откуда он помнил…
…впрочем, об этом речь и пошла сразу же. Платонов говорил так ровно, таким серьёзным тоном, словно бы не городил полнейшую дичь. Феде Бахтину, правда, эти слова ересью сумасшедшего уже почти не казались, а вот Кэп…
А капитан, как ни странно, тоже был спокоен. Может, смерть Ермолаева выпила все эмоции? Хотя Иваныч верно сказал, когда вся эта дичь ещё только начиналась: капитан должен сберечь судно и экипаж. Остальное вторично.
— Старые сказки, Федя… — протянул музыкант, не глядя в глаза ни ему, ни капитану. — Сказки, которые ты знаешь лучше, чем думаешь. Нам нужно идти на Личутинский корг и только туда.
— Это ещё почему? — приказов Иваныч явно уже наслушался.
— Потому что иначе мы все погибнем.