Тогда ты молчал
Шрифт:
Поскольку поговорить с Фишером было невозможно, Мона задумалась над тем, о чем же, собственно, она будет спрашивать Мартинеса. В первую очередь, естественно, следовало установить, существовала ли какая-то связь между Плессеном, сыном Плессена и Соней Мартинес. Если ей повезет и Роберт Мартинес окажется связующим звеном, тогда, возможно, он как раз тот, кто совершил двойное убийство. Правда, мотивы пока абсолютно неизвестны, так что все эти умозаключения можно оставить при себе.
А что, если Соня Мартинес — любовница Сэма Плессена, а убийство из ревности совершил разъяренный муж в состоянии аффекта? Мона попыталась
— Когда же он приедет? — соблаговолил обратиться к ней Фишер.
— Тебе скучно? — поинтересовалась Мона.
Она положила ноги в тонких спортивных тапочках на стол и закурила еще одну сигарету. Мона наслаждалась моментом: Фишер оказался в одной из самых ненавистных для него жизненных ситуаций — наедине с женщиной, от которой он ничего не хотел.
18
Роберт Мартинес, к удивлению Моны, оказался светловолосым и синеглазым мужчиной. Как и рассказывал Бауэр, он свободно говорил по-немецки, чувствовался лишь легкий акцент. У него был вид горюющего, сломленного человека. В его словах не было ничего противоречивого или вызывающего сомнение. Да, ключи от квартиры у него были, но не оказалось ключа от подъезда, и ему никто не открыл. Он решил, что еще раз зайдет к ней завтра вечером, после работы. Да, он пытался дозвониться до нее, но телефон был заблокирован. Да, он беспокоился. Да, он боялся того, что может ожидать его в квартире. Да, наверное, поэтому он не попытался зайти к Соне еще раз.
Нет, он не знает Самуэля Плессена, а про его отца слышал только от Сони, которая посещала этот роковой семинар. Нет, он не чувствовал ненависти к Плессену по этой причине, это не его вина, к тому же он вообще его не знает. Нет, к Соне он тоже не испытывал ненависти, наоборот, она очень много значила для него, но он просто не мог жить с ней вместе.
— Почему? — спросила Мона.
Было уже четыре часа, все изнывали от жары, и она сделала то, что обычно называют «проветривание помещения», но что в этом районе города заслуживало совершенно иного определения. Теперь в ее кабинете воняло не только сигаретным дымом, но и расплавленной смолой и выхлопными газами. Мартинес, казалось, ничего этого не замечал. Его веки отекли, лицо было серым, несмотря на полученный на побережье Коста-Браво загар.
— Почему вы не могли больше жить с ней вместе? — повторила Мона свой вопрос.
— Это было просто невозможно.
— Почему?
— Она… она меня доконала. Меня и Сару.
— Сара — ваша дочь?
— Да, — Мартинес улыбнулся и вдруг показался Моне совсем другим человеком.
Потом он провел ладонью по лицу и снова тихо заплакал. Даже Фишер молчал при виде его глубокой тоски, казавшейся очень искренней. «Такое не сыграешь», — подумала Мона, хотя и знала, что некоторым людям это легко удается. Она вспомнила мужчину, который убил свою жену и закопал ее в саду, а потом несколько недель, устраивая по телевидению шоу «Я-скучаю-по-тебе-прошу-тебя-вернись», дурачил родственников, друзей и полицию. Неужели и Мартинес на это способен?
— Ваша жена: почему она вас доконала? И
Судорожный всхлип. Затем:
— Я не хочу говорить о ней ничего плохого. Хотя бы сейчас.
— А придется, герр Мартинес. Мы должны разобраться, что же произошло. И вы обязаны нам помочь.
— Да, хорошо.
Мартинес высморкался. Он был такого же возраста, как и его жена, очень худой, со спортивной фигурой.
— Пожалуйста, скажите, почему вы ушли от нее? Почему вы забрали дочку с собой?
— Соня была… ну… всегда в плохом настроении. Всегда плакала. И пила на глазах у Сары. Вино и шнапс… все подряд. Она ее вообще не воспитывала.
— Это после того, как она побывала у Плессена или еще до того?
Мартинес удивленно посмотрел на нее.
— До того, конечно. Это продолжалось несколько лет.
— Ваша жена была алкоголичкой? — подключился Фишер.
Мартинес поднял на него глаза.
— Я ненавижу это слово, — наконец сказал он.
— Но это ведь так?
— Да. Конечно. Она была несчастна, и поэтому пила.
— Это вы сделали ее несчастной? — спросила Мона.
Она обливалась потом, от жары чувствовала себя плохо, а до конца допроса было еще далеко.
— Да, — сказал Мартинес, и вид был у него такой, как будто он сейчас упадет в обморок. — Я виноват.
— Что вы сделали? Вы изменяли ей?
— Да. И это тоже. Я же человек… Я люблю жизнь, люблю повеселиться. Поначалу Соне это нравилось. Нам было весело вдвоем, мы много смеялись, и нам было хорошо. Но потом… Потом она захотела, чтобы я жил только для нее. Я не тот человек, который может так жить. Мне нужна свобода, иначе я умру.
— Секс на стороне, — предположил Фишер.
— Что?
— То, что вы понимаете под свободой, — это секс с другой женщиной?
— Не только, — сказал Мартинес.
Впервые за весь допрос он выглядел рассерженным. Это было лучше, чем слезы, поэтому Мона не перебивала Фишера.
— А что еще? Секс со многими другими?
— Что за бред!
— Так что же?
Мартинес посмотрел на Мону, словно ожидая, что она защитит его от несправедливых обвинений. Мона ничего не сказала.
— Так что? — спросил Фишер уже более строгим тоном.
Как бы в ответ на его слова Мартинес выпрямился. Он не любил, когда с ним так разговаривали, и собрал все свои силы, чтобы защитить себя.
— У меня был секс с другими… Но… вам этого не понять.
— А вы попытайтесь объяснить.
— Мне это было необходимо. Иначе я бы ушел от нее еще раньше.
— С дочкой или без?
— Ах, вы же понятия не имеете… Сара… Она любила свою мать. Но ее мать напивалась у нее на глазах! Ее не было рядом, когда Сара нуждалась в ней. Поймите же это! Нельзя так поступать с одиннадцатилетним ребенком! Поймите!
— Да, — сказала Мона и подала Фишеру знак, чтобы он замолчал.
Ее собственная мать была такой же сумасшедшей, так что Мона часто в детстве испытывала страх. Уж она-то знала, как можно и как нельзя поступать с детьми.
— Я ушел из-за Сары. Не из-за себя. Я не мог больше оставлять Сару с ней. Я много работаю, целыми днями, поэтому нанял женщину, которая присматривает за Сарой, и они отлично ладят друг с другом. Ее просто нельзя было оставлять наедине с Соней. Но я любил Соню. Я бы остался с ней… Если бы не Сара, я бы остался с ней. Клянусь!