Тогда умирает футбол
Шрифт:
Они сели на стулья, придвинутые к редакторскому столу.
– К сожалению, мистер Роуз, – довольно суховато, если учесть их давнее знакомство, начал редактор, – мы не можем опубликовать вашу последнюю статью. Рекомендовал бы вам ее забрать и попытать счастья в другой редакции.
– Она плохо написана?
– Нет, нет, – поспешно проговорил редактор. – Она сделана, как всегда, добротно, и замечаний нет. Но мы уже выступали с вашими статьями по этому вопросу. Получили массу отзывов и «за» и «против» ваших соображений.
– Бросьте,
– Я и говорю прямо – мы печатать не будем! Наш старый договор остается пока в силе – отчеты о матчах, все, что касается футбола, но не процесса, возьмем охотно.
– Но что случилось? Ведь вы давали еще более резкие статьи. Газета первой начала кампанию, которую подхватила вся печать. И теперь ни с того ни с сего, когда так важно каждое слово в преддверии самого процесса, вы бросаете тему. Что скажут ваши читатели?
– Мне наплевать на читателей. Меня больше волнует мнение издателя. Если я пойду вопреки его указаниям…
– Ах вот откуда дует ветер! – воскликнул Дональд. – На самом высоком уровне, значит, решается вопрос об обыкновенной статье.
– Дело не в статье как в таковой, а в том, что она затрагивает интересы крупных и богатых организаций. И, честно говоря, мистер Роуз, в вашей позиции много настораживающего. Я-то, положим, знаю, что вы не преследуете корыстных интересов. Однако ваша активность и особая точка зрения кажутся многим подозрительными.
– Но ведь это не очень согласуется со свободой мнения?! Неужели наша журналистика так далеко ушла от того, что называется свободой слова?
– Свобода слова… – раздраженно перебил редактор, – но в наше время мы слишком часто занимаемся критиканством. Обрушиваемся на каждого, кто пытается хотя бы ударить палец о палец. Этот проклятый критицизм* стал неотъемлемой частью нашей повседневной жизни. Муж яростно ругает жену за неправильно сваренный кофе. Политики ругают своих коллег из других стран, пытаясь отвлечь внимание от своих ошибок и интриг.
Редактор явственно подчеркнул последние слова, и Дональду показалось, что он как-то имел в виду его, Дональда.
–. Вот что, Лесли, все, что вы говорили, – Гарднер повысил голос, – не лезет ни в какие ворота! Перед вами не мальчик, которого можно водить за нос. Я, как редактор отдела, считаю подобное поведение газеты беспринципным. Если не пойдет статья Роуза, я ухожу к чертовой матери!
– Ты опять на меня кричишь? Кому нужна эта дешевая мелодрама с солидарностью? Можно подумать, я против статьи. Но ты знаешь, она не пойдет. И говорить нечего. А насчет твоего ухода я слышал уже раз десять! Переживу и одиннадцатый. Пойди и займись-ка работой. В сегодняшний номер не хватает двухсот строк спорта.
– Поставьте статью Роуза, и будут вам строки!
– Если не дашь материала, клянусь, оставлю в полосе белое пятно
И, обращаясь к Дональду, уже мягче сказал:
– Не обижайтесь, Роуз. Но я ничего не могу для вас сделать. Больше того, я не уверен, что вам следовало впутываться в столь темную аферу, как процесс. Подумайте-ка лучше, как выйти сухим из всей этой истории.
Едва сдержавшись, чтобы не вспылить, Дональд поднялся и пошел к двери. Гарднер поплелся за ним.
– Не забудь двести строк! – раздался за спиной голос редактора.
– Сам писать будешь, – проворчал Тони, когда они вернулись в спортивную редакцию.
Гарднер, извиняясь, развел руками.
– Прости, Дон, но похоже, что сделать ничего нельзя. В этом вонючем газетном болоте не переносят свежего воздуха. И каждый житель болота начинает принюхиваться, искать знакомый смрадный запах в каждом, кто выглядит посвежее. Знаешь, – Гарднер помолчал, как бы подбирая слова поделикатней, – кто-то пустил слух, якобы ты не без задней мысли затеял весь этот бой. Наши шефы испугались. Мейсл, несомненно, приложил свою ручку и к распространению слуха и к запрету статьи. Дональд пожал плечами, взял рукопись со стола Гарднера и сунул ее в карман пальто.
– Что ж, Тони, ничего не поделаешь… – Он встал и пошел к двери. – А ты не бузи. Толку из этого не будет. Хозяина не переубедишь. А выгонят – такую работу не скоро найдешь.
– Дон, мне неудобно…
– Чепуха, Тони! Главное, как говорит шеф, не надо критиканства. Мы когда-то говорили о том же, помнишь? Наши спортивные журналисты слишком уж часто бьют критическим молотом по голове. Сейчас тот редкий случай, когда ударили журналиста. – Он грустно улыбнулся и вышел.
Гарднер хотел пойти за ним, но потом вспомнил о проклятых строках и только крикнул вслед Дональду:
– Дон, я буду у тебя вечером!
40
Они сидели в кабинете Стена уже больше часа. Составляли единственно возможный план борьбы.
– Дон, надо ударить на самом процессе в верховном суде. Было немало случаев, когда дело закрывалось на этой стадии. Если же верховный суд не остановит дело, мы проиграли.
– У нас есть Мэдж Эвардс – мать Джорджа. Может быть, она все-таки согласится выступить. Прошлый раз я не рискнул предложить ей… Барбара Тейлор…
– Ты уверен, что она выступит?
– Надеюсь. Еще Гарднер и Тиссон.
– Неплохо бы услышать Марфи.
– Исключено. Он отказался наотрез.
– Это правда, что после рождества он уезжает в Италию?
– Да, он уезжает.
– Чудовищно! Но в таком случае он охотнее пойдет на выступление. Ему теперь все равно.
– Нет. Марфи не будет выступать. Он сказал, что у него нет сил для большой драки… Остался я. Если что-нибудь значу теперь для присяжных, – сказал Дон. – Ты со своей речью…