Токио

Хайдер Мо

– Ши Чонгминг, скажите, что там, в вашем фильме.

Он покачал головой.

– Пожалуйста.

– Нет.

– Я должна знать. Я должна все знать.

– Если вы так хотите узнать, то помогите мне в моем расследовании. – Он посмотрел на меня. – Вы ведь поэтому ко мне и пришли?

Я вздохнула, откинулась на спинку.

– Да, – сказала я. – Это так. Он грустно улыбнулся.

– Я уж думал, что потерял вас, думал, что вы отмежевались.

Он посмотрел на меня печально и ласково, не так, как прежде. Впервые с тех пор, как мы встретились, я почувствовала, что он ко мне расположен. Должно быть, я так и не узнаю,

что он передумал за те несколько недель, пока мы не разговаривали.

– Что заставило вас вернуться?

По окончании разговора мне следовало просто открыть дверь и удалиться. Но я не удержалась – остановилась на пороге и посмотрела на него.

– Ши Чонгминг? – сказала я.

– Мм? – Он поднял на меня глаза. Похоже, я прервала ход его мыслей. – Да?

– Вы как-то сказали, что невежественность и зло не одно и то же. Помните?

– Да, помню.

– Это правда? Вы в самом деле так думаете? Невежественность не является злом?

– Конечно, – ответил он. – Конечно, это правда.

– Вы действительно так думаете?

– Ну разумеется. Невежественность можно простить. Невежественность не является злом. Почему вы спрашиваете?

– Потому что… потому что… – Я неожиданно почувствовала себя сильной и свободной. – Потому что это один из самых важных вопросов на свете.

39

Холодало, тучи грозили пролиться дождем. У машин, стоящих в ожидании зеленого сигнала светофора, окна плотно закрыты. Ветер взвихрялся возле углов, подхватывал мусор и мчался с добычей в подземный переход. Я вышла из электрички за несколько кварталов до дома Фуйюки, запахнулась плотнее в куртку и быстро зашагала вперед, используя красно-белую токийскую телебашню как ориентир, поскольку улиц не знала. Здесь было много маленьких ресторанов и заведений, где готовили лапшу. Я прошла мимо магазина оптового торговца, который назывался «Мясо нарасхват». Замедлила шаг, невежливо уставилась на покупателей, которые загружали в багажники огромных автомобилей двадцатифунтовые части туши. Мясо. Япония и Китай годами потребляли протеины только в виде кузнечиков, коконов гусениц шелкопряда, змей, лягушек, крыс. Теперь у них появились заведения «Мясо нарасхват».

Мясо, думала я, остановившись возле металлической ограды дома Фуйюки. Мясо. Один из гаражей был открыт. Мужчина в комбинезоне полировал большой черный автомобиль Фуйюки. Окна машины были открыты, ключ вставлен в зажигание, из магнитофона звучала песня, которую, как мне показалось, пели «Биттлз». Садовник поливал из шланга дорожку. Я взялась за ограду и подняла глаза к пентхаузу. Черные зеркальные окна отражали холодное небо. Ши Чонгминг думал: то, что хранится в тайне у Фуйюки в квартире, требует особой бдительности. Особенно если это средство опасно или его трудно перевозить…

Напротив дома стояла телефонная будка, и я в нее вошла. Возле монетоприемника были расклеены фотографии японских девушек в панталончиках. Я пошарила в кошельке, вынула визитную карточку Фуйюки и посмотрела на нее. Зимнее Дерево. Зимнее Дерево. Я откинула со лба челку и набрала номер. Подождала, кусая ногти. Раздался щелчок, и механический женский голос сказал по-японски: «Извините, этот номер недоступен. Проверьте, пожалуйста, и перезвоните».

Садовник поливал клумбы. Декоративную капусту

обвязали шнуром, чтобы в зимнее время она не потеряла формы. Я повесила трубку, сунула в сумку визитную карточку и направилась домой. Сегодня мама Строберри подавала напитки. В такое время она бывала в хорошем расположении духа. Снова спрошу, что она имела в виду, когда советовала мне не есть у Фуйюки.

Когда вечером я увидела Джейсона, казалось, между нами ничего не произошло. В маленькой гардеробной у зеркала я поправляла макияж. Он остановился по пути в бар и сказал:

– Я знаю, что тебе нужно. Знаю, что сделать, чтобы ты чувствовала себя лучше. – Он указал на мой живот и лукаво подмигнул. – Нужно лишь избавиться от небольшой неловкости, вот и все. Мы все устроим, когда вернемся домой.

Он ушел, а я осталась сидеть, глядя в зеркало на свое отражение. Удивилась, что ничего не чувствую. Совершенно ничего. Есть нечто жуткое в том, как быстро я ухожу в себя. Должно быть, выработалась такая привычка.

Вечер был странный. Я мало говорила с посетителями, так что некоторые девушки спрашивали, хорошо ли я себя чувствую. Время от времени я замечала, что Джейсон доверительно поглядывает на меня, стоя у бара. Однажды он поднял брови и губами изобразил какое-то слово. Я не поняла и не ответила.

Мама Строберри пила текилу. Я краем глаза наблюдала за ней, видела, как она зажигает сигареты и тут же забывает о них, оставляя тлеть в пепельнице. Она присаживалась на колени посетителей, при ходьбе крутила бедрами. Улучив момент, когда она осталась одна, я подошла к столу и села напротив.

– Строберри, – сказала я. – Мне по-прежнему нужно знать. Я хочу знать, какие истории вы слышали о Фуйюки.

– Тсс! – прошипела она, испуганно взглянув на меня. Ее голубые линзы отразили свет соседнего небоскреба и засветились, как бриллианты. – Ты забываешь всё, что говорит тебе Строберри. Всё.

– Я не забываю. Почему вы сказали, чтобы я ничего не ела?

Она глотнула текилы и неуклюже принялась вставлять сигарету в мундштук. Прежде чем она в этом преуспела, сломала три или четыре штуки. Наконец зажгла и посмотрела мне в лицо водянистыми глазами.

– Послушай, – сказала она другим, более мягким голосом. – Я тебе что-то скажу. Расскажу о матери Строберри.

– Я не хочу слушать о вашей…

– О матери Строберри, – настойчиво сказала она. – Очень интересная женщина. Когда она была девочка, маленькая девочка – вот такая, – в Токио не было еды. – Я хотела было прервать ее, но рука мамы Строберри меня остановила. Она говорила очень внушительно, а глаза ее смотрели куда-то поверх моей головы. – Знаешь что, Грей? Все голодные.

– Знаю. Они умирали от голода.

– Да. Да. Умирали. Ужасно. Но затем что-то случилось. Что-то удивительное для матери. Вдруг заработали рынки якудзы.

– Черные рынки.

– В Токио никто не называет их черными. Их называют голубыми. Рынки голубого неба. – Она улыбнулась в пространство, раскрыла ладони, словно описывала появление солнца. – Голубое небо, потому что только там в Токио нет облаков. Только там в Токио есть еда.

Она посмотрела в окно, за качающуюся Мэрилин. Был дождливый вечер, неоновые огни шипели и плевались, далеко внизу, на мокрой мостовой, сверкали маленькие искры. За пеленой дождя мерцала неясная линия горизонта, словно иллюстрация к забытой сказке.