Токийская невеста
Шрифт:
– Вы действительно не симулируете? – спросила меня Фубуки.
– Ну конечно же нет.
– И много таких… людей, как вы, в вашей стране?
Я была первой бельгийкой, с которой ей довелось встретиться. Внезапный приступ национальной гордости побудил меня ответить чистую правду:
– Ни один бельгиец не похож на меня.
– Это звучит утешительно.
Я засмеялась.
– Что тут смешного?
– Фубуки, неужели вам никогда не объясняли, что неблагородно обижать умственно отсталых людей?
– Объясняли. Но меня не предупредили, что такой
Меня это развеселило еще больше.
– Не понимаю, что тут смешного.
– А это одно из проявлений моего слабоумия.
– Концентрируйтесь лучше на работе.
Когда наступило двадцать восьмое число, я сказала:
– С вашего разрешения я останусь здесь на ночь.
– Ваш мозг лучше работает по ночам?
– Будем надеяться, что это так. Может быть, в более трудных условиях он наконец мобилизуется.
Она не возражала. Когда подходили сроки, сотрудники отдела нередко работали по ночам.
– Думаете, одной ночи вам хватит?
– Нет, конечно. Буду ночевать здесь до тридцать первого.
Я показала ей свой рюкзак:
– Я захватила с собой все самое необходимое.
Когда я в полном одиночестве осталась в компании «Юмимото», меня охватило счастливое опьянение. Но оно быстро улетучилось, как только я обнаружила, что ночью мой мозг функционирует совсем не лучше, чем днем. Я рьяно взялась за работу, но мое рвение не принесло никаких результатов.
В четыре утра я пошла в туалет, чтобы наскоро умыться и переодеться. Затем выпила крепкого чая и села за свой стол. В семь утра появились первые сотрудники. Фубуки пришла на час позже. Она взглянула на ящик, куда я должна была складывать уже проверенные счета, и убедилась, что он по-прежнему пуст. Она покачала головой.
Я провела еще одну бессонную ночь на рабочем месте. Однако и она ничего не изменила. В голове был сплошной туман, но я вовсе не впала в отчаяние. Напротив, я чувствовала необъяснимый прилив оптимизма и даже несколько осмелела. Поэтому, не прерывая бухгалтерских операций, я заводила со своей начальницей разговоры, не имеющие никакого отношения к работе.
– Ваше имя, означающее «снежная буря», подразумевает снег. А мое имя в японской транскрипции означает «дождь». В этом есть что-то символическое. Мы с вами так же непохожи друг на друга, как снег и дождь. Но при этом мы состоим из одного и того же вещества.
– Неужели вы полагаете, что между вами и мной может быть хоть что-то общее?
В ответ я лишь смеялась. От бессонницы на меня напала странная смешливость. И приступы усталости и даже отчаяния временами сменяла необъяснимая веселость.
Я, как Данаиды, тщетно пыталась наполнить бездонную бочку цифрами, неумолимо утекавшими из моей дырявой головы. Я была Сизифом бухгалтерского дела и подобно мифическому герою не поддавалась отчаянию, берясь в сотый, в тысячный раз за непосильные подсчеты. Между прочим, отмечу свой поистине уникальный дар: я ошибалась тысячу раз, и это было бы мучительно, как надоевший мотив, но всякий раз я ошибалась по-новому и получала
Время от времени, в промежутке между очередным сложением и вычитанием, я поднимала голову, чтобы полюбоваться женщиной, которая обрекла меня на эту пытку. Ее красота завораживала меня. Мне лишь не нравились ее неизменно строгая прическа и ровно подстриженные полудлинные волосы, которые означали: «Я – executive woman». [2]
2
Я – женщина-руководитель (англ.). (Здесь и далее – прим. перев.)
Я придумала чудесную игру: мне нравилось мысленно лохматить ей волосы. Я отпускала на свободу эту роскошную, черную как смоль шевелюру. Воображая, что запускаю в нее пальцы, я придавала ей очаровательную небрежность. Иногда я чересчур увлекалась и приводила волосы Фубуки в такой беспорядок, словно она только что пробудилась после ночи безумной любви. Растрепанная, она выглядела просто божественно.
Однажды Фубуки прервала меня вопросом в ту минуту, когда я в воображении как раз предавалась парикмахерскому искусству:
– Почему вы на меня так смотрите?
– Я думала о том, что «волосы» и «бог» по-японски звучат совершенно одинаково.
– Не забывайте, что и бумага звучит точно так же. Займитесь-ка лучше бумагами.
С каждым часом мое умопомрачение возрастало. Я уже совсем не соображала, что можно, а чего нельзя говорить. Когда я пыталась найти курс шведской кроны на двадцатое февраля 1990 года, мой рот вдруг заговорил против моей воли:
– Кем вы хотели стать, когда были маленькой?
– Чемпионкой по стрельбе из лука.
– Как бы вам это подошло!
Не дождавшись от Фубуки встречного вопроса, я все равно решила рассказать о себе:
– А я, когда была совсем маленькая, хотела стать Богом. Христианским Богом с большой буквы. К пяти годам я поняла, что это несбыточная мечта. Пришлось поумерить свои амбиции, и тогда я решила стать Иисусом Христом. Я воображала, как буду умирать на Кресте на глазах у всего человечества. В семь лет пришлось отказаться и от этой мечты. Тогда я решила удовлетвориться более скромной участью и стать мученицей. Много лет я старалась стать мученицей. И опять у меня ничего не получилось.
– А что было дальше?
– Вы же знаете: я стала бухгалтером в компании «Юмимото». И ниже опускаться мне уже некуда.
– Вы так думаете? – сказала Фубуки со странной улыбкой.
Наступила ночь с тридцатого на тридцать первое. Фубуки уходила из отдела последней. Я думала: почему она меня не увольняет? Разве не ясно, что я не смогу выполнить и сотой части ее задания?
Я снова осталась одна. Это была уже третья бессонная ночь, которую я проводила в огромном офисе. Я стучала по калькулятору и записывала все более и более невразумительные результаты.