Токсичная кровь

Сухов Евгений Евгеньевич

— Да.

— А ты где?

— Я дома. А ты где?

— Я еду по Садовому.

— Ну так приезжай, — предложил я. — До меня же рукой подать.

— Да я в пробке тут торчу, — последовал ответ.

Володька появился через полтора часа, и я невольно вспомнил Ирину. Она, где бы ни была, всегда умудрялась добраться до меня минут за сорок. Как ей это удавалось, и по сей день остается для меня неразрешимой загадкой. Ну, разве что добиралась ко мне по воздуху. Например, на метле… С женщинами это бывает, в особенности с пожилыми.

— Привет, — сказал Володька, усаживаясь на диван и отдуваясь.

— Привет!

— Давай, Старый, выкладывай, что там у тебя, а то времени совсем нет… Врать пришлось, как Троцкому, чтобы ненадолго отлучиться.

— Хорошо, слушай, — начал я. — Так вот, в клинике на Верхней Первомайской улице лежит старушка

семидесяти девяти лет, которую зовут Аделаида Матвеевна Гаранина. Она молочком отравилась из магазина «Изобилие». Молоко покупает для нее внучатая племянница по имени Лариса, не так давно перебравшаяся жить к тетушке, поскольку, когда она ушла от отца, заведшего новую семью, жить ей стало негде. Ну и за тетушкой особый присмотр нужен, поскольку сама Гаранина в магазин не ходит и продуктами отовариваться не имеет никакой возможности. Если только соседи иногда помогут…

— А что такое с ней, с Гараниной, что она ходить не может? — поинтересовался Володька. — Такая ветхая, что ли?

— А то, что Аделаида Матвеевна страдает какой-то особой формой гипертонии, которая сбивает ее с ног, — пояснил я. — Падает она. Шаг ступит и падает. Причем назад. Как будто ее толкает кто-то. Какие уж тут походы по магазинам.

— Ясно, — сказал Коробов и выжидающе уставился на меня, что могло означать только одно: «продолжай».

— Так вот, Лариса появилась у тетушки как нельзя кстати. Я видел эту девушку в больнице. Она и правда ухаживает за Гараниной по-настоящему. Старушка прямо на нее не нарадуется… А у тетушки этой, помимо квартиры и некоторых сбережений, имеются две редкие и замечательные гравюры, выполненные еще в первой половине семнадцатого века Геркулесом Сегерсом, одним из знаменитых и ценящихся ныне художников-голландцев так называемого Золотого века. Про эти две гравюры какими-то своими окольными путями прознал собиратель «голландцев» Виктор Андреевич Депрейс, человек, похоже, очень и очень состоятельный. Он проживает в Лайт Хаусе, что в Сеченовском переулке, и уже имеет довольно значительную коллекцию голландских мастеров Золотого века, а может, и еще что-нибудь подобное имеет. Этот Виктор Депрейс в первой декаде июля или в конце июня вместе со своей подругой Светланой Николаевой, работающей секретарем заместителя главы управы по вопросам жилищно-коммунального хозяйства и благоустройства района Северное Измайлово, посетил эту Аделаиду Матвеевну Гаранину с целью уговорить ее продать ему обе гравюры Геркулеса Сегерса. Он предложил за них сначала три миллиона рублей, потом три с половиной, потом четыре. Думаю, что предложил бы и больше, но вот…

— Погоди, погоди, — перебил меня Володька. — Ты-то откуда все это знаешь?

— Со слов этой самой секретарши Светланы Николаевой, — ответил я.

— Ты что, ее допрашивал?

— Почему допрашивал? Допрашиваешь только ты. Я с ней всего лишь побеседовал. Мирно и чинно. На скамеечке мы сидели и разговаривали. Она, добрая душа, все мне и рассказала. И про голландцев, и про Витю Депрейса, и про старушку Аделаиду Матвеевну…

— А как ты на нее вышел, на Свету эту?

— Случайно… Через одного отравившегося. Только он не стал обращаться за врачебной помощью и предпочел лечение дома проверенными народными методами, — ответил я.

— А что, есть и такие?

— Есть.

— И сколько их? — поинтересовался Володька.

— Четверо. Трое мужчин и одна женщина.

— Странно, что они богу душу не отдали.

— Они сами позвонили к нам в телекомпанию после моей первой передачи, посвященной групповому отравлению жителей Измайлова. Подозреваю, что таких отравившихся, не пожелавших обращаться к врачам, намного больше.

— Гм, вполне возможно, — произнес Володька и замолчал.

— Вот тебе и «гм», — посмотрел я на старшего следователя. — Чем вы там занимаетесь, в своем Главном следственном управлении, если таких фактов не знаете?

— Мы занимаемся версией, что акцию отравления устроили конкуренты. В частности, торговая сеть «Анфиса».

— И как? — поинтересовался я. — Успешно?

— Пока никак, — посмурнел Коробов. — Нет никаких зацепок.

— Я так и думал. А у меня основной версией является теперь иная.

— Какая же? — покосился на меня Володька.

— Так вот, я продолжаю. Наверное, Депрейс мог предложить за гравюры и больше денег, но Аделаида Матвеевна наотрез отказалась продавать гравюры. Он понял, что уламывать Гаранину в данный момент бесполезно, и ушел ни с чем. Дальше события развиваются следующим образом.

Этот Виктор Депрейс, который, по словам той же Светланы, просто «обожал голландцев», не предпринимает никаких попыток завладеть гравюрами Геркулеса Сегерса. Гараниной он не звонит, не докучает предложениями о продаже, не увеличивает цену… Онничегоне предпринимает. Почему? Ведь завладеть этими гравюрами ему наверняка очень хочется. Коллекционеры народ такой, что мать родную не пожалеют, чтобы добыть вожделенную вещь. А этот — молчит и не рыпается. Как это понимать? Странно выглядит. И тут мне приходит в голову интересная мысль: а вдруг он вышел на внучатую племянницу Ларису и договорился с ней? Такое ведь может быть? — Володька открыл было рот, но я, не дав ему ничего сказать, сам же и ответил на свой вопрос: — Может! Потому-то Виктор Депрейс и не предпринимает никаких попыток заполучить гравюры, поскольку вступил в сговор с Ларисой и просто уверен, что она ему эти гравюры без зазрения совести продаст. Конечно, тогда, когда ее тетушка Аделаида Матвеевна отойдет в мир иной. Как Лариса собирается ускорить этот отход Гараниной к праотцам, девушка сама еще не знает. А возможно, и не решается пока ускорять этот процесс. Ведь старушка страдает тяжелой и опасной формой гипертонии и может почить в бозе в любой момент. Сама, без посторонней помощи. Так почему бы немного не подождать? И овцы будут целы, и волки сыты. Ан нет. Обстоятельства вдруг меняются. В первых числах августа Аделаида Матвеевна решается написать завещание, по которому обе старинные гравюры передаются ею в дар Музею изобразительных искусств имени Пушкина. Лариса каким-то образом об этом узнает и страшно пугается. Да и как тут не испугаться, когда из рук уплывают миллионы. Этого ей допустить уже никак нельзя. Она принимает решение форсировать кончину тетушки Аделаиды, столь радушно приютившей ее у себя дома, и каким-то путем добывает яд сакситоксин. Или его ей передает господин Депрейс…

— Но откуда они взяли сакситоксин? — все же умудрился перебить меня Володька. — Его днем с огнем не сыщешь!

— Это уже твой вопрос, товарищ старший следователь, — заметил я вполне резонно. — Впрочем, у этого Виктора Депрейса столько денег, что он, наверное, мог бы купить и атомную бомбу…

— Хорошо, я сегодня же займусь этим, — буркнул Коробов.

— Ага, займись. Так вот. Добыв сакситоксин, Лариса начинает действовать по плану, придуманному ею самой или этим богатеем Депрейсом. План таков: спрятать отравление милой тетушки среди десятков подобных отравлений. Тогда никто и не подумает, что Гаранину отравили специально. Ну, отравилась старушка в ряду многих других бедняг. Ну, отдала богу душу. Так ведь не она одна… Выбирается популярный у жителей Измайлова магазин, в котором обычно отоваривалась Аделаида Матвеевна, когда еще могла ходить, заряжается разбавленным ядом шприц, надевается парик и…

— Это и есть твоя основная версия? — в который раз перебил меня Володька.

— Да, — коротко ответил я.

— Красивая версия, — задумчиво проговорил он.

— Спасибо, я долго думал.

— Но послушай, почему тогда Гаранину отравили не до смерти? Наверное, для нее была приготовлена не такая малая доза яда, чтобы вызвать только рвоту и понос?

— Наверное, не такая, — согласился я. — Лариса купила для тетушки молоко девятого августа. В него она могла вполне закачать смертельную дозу. Дома, не в магазине.

— Ну, это понятно… Тогда почему она этого не сделала? — посмотрел на меня Коробов.

— Я тоже задавал себе этот вопрос.

— И? — продолжал сверлить меня взглядом Коробов.

— И решил позвонить тебе, — ответил я, не найдя ничего лучшего.

— Мне нужно изображение Ларисы. Когда ты виделся с ней в больнице, ты ее, случайно, не снял на свою камеру? — спросил Коробов.

— Нет, — ответил я. — Снимал я, увы, только потерпевших… То есть отравившихся.

— Это паршиво, — констатировал Володька.

— Теперь-то понятно, что я дал маху… — вздохнув, произнес я. — А тогда… Кто ж знал, что отравительница — это одна из посетительниц из числа родственников.

— Это еще не факт, — заметил Коробов.

— А тебе фотка ее нужна, чтобы сопоставить ее с кадрами на записях с видеокамер? — спросил я.

— Подошла бы. Есть у нас одна программа, позволяющая идентифицировать сходство людей, скажем так. Конечно, ее могут сфотографировать и наши ребята…

— Да сегодня же и сделаю, — перебил я его. — Она ведь наверняка пойдет проведать тетушку в больницу. Вот тогда и щелкну ее… А потом перешлю.