Толерантные рассказы про людей и собак
Шрифт:
– Говно, – отвечал папа. – «Винни-Пух» лучше.
– А зачем читаешь? – удивлялся Дима.
Папа долго стеснялся, но потом все-таки объяснил: когда мама узнает, что он читал Джойса, она обосрется.
– А про что это? – спросил Дима.
– Да про херню всякую. Я сам еще не понял. Походу, у этого Джойса не все в порядке с головой.
А Дима решил, что у папы у самого не в порядке с головой. Дима очень обиделся и нарисовал сумасшедшего папу на обоях в коридоре, но папа снова ничего не заметил.
В полночь мама выключила компьютер, пошла в туалет и увидела на обоях человечка с большой красной палкой.
– Ты почему
Папа проснулся и спросил:
– Что, уже и почитать нельзя?
А мама ответила:
– Ты глуп.
Папа обиделся и ушел ночевать к дяде Максиму. Дядя Максим очень умный, он недавно приехал из Воронежа и снял квартиру в соседнем доме. Папа пожаловался ему на маму, а дядя Максим сказал, что Джойс – это позавчерашний день и для понимания современной культуры нужно осилить какого-то там Лиотара или Бодрийяра.
Папа вернулся с новой книжкой, улегся на диван и начал читать, чтобы стать умным. Быть умным очень полезно, дорогой читатель. Если ты умный, то можно работать одними мозгами, а если не очень умный, надо напрягать и другие части тела.
– Вынеси мусор, – велела мама.
Но папа не услышал.
Тогда мама принесла пылесос и сказала:
– Надо сделать уборку.
Но папа снова не услышал.
– Совсем сдурел? – спросила мама.
А папа ответил:
– Оптимизация рабочих характеристик системы, ее эффективность становятся критериями ее легитимности, где социальная справедливость понимается как научная истина. Применение этого критерия ко всем нашим играм сопряжено со своего рода террором, мягким или жестким: «Будьте операциональными, тэ е будьте взаимосоразмерными или убирайтесь».
– Щас ты сам уберешься, – сказала мама и врезала папе трубой от пылесоса.
Папа приложил к левому глазу холодную бутылку, заглянул в книжку и ответил:
– Что же касается информатизации общества, то теперь мы видим, как она влияет на эту проблематику. Она может стать «желанным» инструментом контроля и регуляции системы на ходу, простирающимся вплоть до контроля самого знания, и управляться исключительно принципом перформативности. Но тогда она неизбежно приведет к террору. Она может также служить группам, обсуждающим метапрескрипции, и дать информацию, которой чаще всего не хватает лицам, принимающим решения, чтобы принять его со знанием дела. Линия, которой нужно следовать, чтобы заставить свернуть в этом последнем направлении, в принципе, очень проста: нужно, чтобы доступ к носителям памяти и банкам данных стал свободным. Языковые игры станут тогда играми с исчерпывающей на данный момент информацией. Но это будут игры не с нулевым итогом, а потому дискуссии не рискуют навсегда остановиться на позиции минимального равновесия, исчерпав все ставки. Ибо сами ставки тогда будут формироваться через знания (информацию, если угодно), а запас знаний, также как и запас языка возможных высказываний, неисчерпаем. Политика, в которой будут равно уважаться стремление к справедливости и стремление к неизвестному, обретает свои очертания.
Вот какой молодец Димин папа! Правда, он так ничего и не понял про языковые игры, но дядя Максим ему потом все объяснил в очень доступной форме.
А еще папа нашел в интернете какую-то неинтересную игру, в которой
Дима решил, что папа стал совсем сумасшедший, и пошел чистить зубы перед сном. Чистить зубы очень важно, дорогой читатель. Если не чистить зубы, можно попасть в клинику «Добрый стоматолог», где их вырвут добрыми щипцами и вставят добрую металлокерамику. Так вот, Дима чистил зубы и вдруг почувствовал сильную мужскую руку на своем плече.
– Хочешь, я тебе почитаю? – спросил папа.
– Конечно, хочу! – обрадовался Дима, сунул папе «Винни-Пуха» и залез под одеяло.
Папа прочитал, как у ослика Иа-Иа был день рожденья, а потом сказал, что этот самый ослик мудак, потому что считает Пуха и Пятачка тупыми, но не стесняется пользоваться их услугами. А Пух – настоящий друг, потому что взял к себе жить Пятачка, когда Пятачок стал бомжом. И вообще, медвед в этой книжке – самый правильный мужик.
Мама в соседней комнате услышала про медведа и крикнула:
– Запомни, сын, Медвед – это безвольная марионетка правящей шайки.
А папа очень тихо ответил:
– Будьте операциональными или идите на хуй.
Конец критического дискурса
Сегодня четвертое ноября, дорогой читатель. Ты знаешь, что бывает четвертого ноября? Это такой праздник, когда настоящие арийцы все вместе ходят на демонстрацию, пьют пиво и бьют черных. Праздник так и называется – «День народного единства». Конечно, пить пиво можно и одному, но черных лучше бить вместе, дорогой читатель. Без единения тут никак.
Папа с друзьями долго готовился к этому дню – посылал какие-то письма в мэрию, печатал на работе листовки, рисовал плакаты, сидел в интернете и ходил в магазин за пивом. Дима тоже готовился изо всех сил, теперь он знает приемы самбо и песенку «Россия – для русских, Москва – для москвичей». Папа проснулся рано утром, помылся, побрил голову и разбудил Диму. Дима тоже пошел мыться, но не успел, потому что в ванну залезла мама. Мама вообще не просыпалась, потому что еще не ложилась.
– Иди немытый, а то опоздаем, – сказал папа Диме.
– Куда это ты опоздаешь? – крикнула мама.
– Да так. Никуда, просто погулять идем, – ответил папа ненатуральным голосом.
– Можешь не возвращаться, – предложила мама.
Ведь это очень здорово, дорогой читатель, когда можно не возвращаться. Но Димин папа так не считает. Папа поддерживает семейные ценности, потому что он настоящий ариец.
Мама поцеловала его и сказала, что раз сегодня день какого-то там единства, совсем не нужно пить пиво, орать песни и бить кому-то морды. Лучше культурно сходить на очень интересную выставку.
– Чо еще за выставка? – спросил папа.
И мама дала ему буклетик, на котором было написано:
ХУЙ, ИЛИ КОНЕЦ КРИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
Арт-мастерская Дмитрия Тер-Иваняна
Папа прочитал буклетик и сказал:
– Я, походу, и так знаю, что хуй – это конец. Стыдно ребенку концы показывать.
А мама быстренько послала папу на хуй и объяснила Диме, что если просто так говорить «хуй» – это некультурно, а когда хуй становится предметом искусства, его и показать не стыдно.