Только для девочек
Шрифт:
И еще я рассказала о том, что только тут поняла, на что похожа история с моими стихами. В травматологическом центре создана специальная библиотека. Юмористическая. Там держат только смешные книжки. Потому что у тех, кто смеется, травмы будто бы заживают быстрее. Смех значительно активизирует работу легких и ускоряет обмен веществ в организме. Три минуты смеха вполне заменяют 15-минутную зарядку. Из этой библиотечки медсестра Анечка принесла мне потрепанную, зачитанную книгу Ильфа и Петрова «Одноэтажная Америка». В одном месте там говорится, что в Голливуде снимают много
А у меня все наоборот. Вначале мои стихи напечатали в «Литературной газете», и все их хвалили. А теперь такие же стихи, и даже лучшие, никто не признает.
Мои жалобы, как мне показалось, не вызвали у Павла Романовича никакого сочувствия.
— Тут все зависит от того, — сказал он, — для чего ты пишешь. Если для того, чтобы выразить то, что тебе очень нужно сказать, чего ты не можешь не сказать — это одно дело. А если для того, чтобы тебя напечатали, — совсем другое. Для того чтобы тебя напечатали, нужно лишь уметь соблюсти одно правило.
Он помолчал.
— Какое? — не выдержала я.
— Нужно писать, как все… только лучше. Начинающий литератор должен сразу писать лучше, чем маститый. Только маститым прощают небрежности, которые начинающим ни за что не извинят.
Это мне было понятно. Я и сама об этом думала. Или о чем-то похожем.
За большим нашим окном печально синел вечер, и тушью налились тонкие гибкие ветви на верхушках тополей.
— Прочти нам какое-нибудь новое стихотворение, — предложил Павел Романович. И сразу же обратился к девочкам: — Вы послушаете?
— С удовольствием, — ответила за всех Наташа.
Я прочла стихи о старом пароходе, о капитане, который «безбожно матерится», о четырех черных машинистах и о том, как я едва не утонула.
— Понравились вам эти стихи? — спросил писатель Корнилов у девочек.
— Понравились. Очень, — одобрила мое сочинение Юлька. — Складно. Как песня.
— А мне — не очень, — не сразу сказала Наташа.
— Почему?
— Непонятно, что хотел сказать автор этим произведением, — так, словно читала из учебника, ответила Наташа. — Зачем автор сравнивает себя с пароходом? Для чего здесь это грубое слово?
Павел Романович улыбнулся весело и как-то беспомощно.
— Что ж, в этом, наверное, есть свой резон. Может быть, редакторы, которым ты посылала стихи, рассуждали также, или примерно так же, как твоя подруга? Спасибо, — поблагодарил Наташу Павел Романович. — Я уже буду собираться. Но я обязательно еще приду. Здесь сейчас проходит пленум Союза писателей. Меня пригласили принять в нем участие. Так что я пробуду в Киеве еще с неделю и…
Он удивленно замолчал. В окне между палатами было видно, как семиклассница Даша Гришина повернулась к нам и показала свою любимую штуку — высунула язык и дотронулась ним до кончика носа.
Глава двенадцатая
Мне очень нравятся люди, которым нравятся мои стихи. Я понимаю, что это глупо, что нельзя
Однако стихи — очень странная штука. Тут никогда нельзя заранее знать, что получится. Я думаю, что это так у всех поэтов. Даже у самых знаменитых. Даже у тех, которых изучают в школе.
Я недавно прочла папе свои новые стихи. Обычно он одобряет то, что я написала. Но тут он посмотрел на меня недовольно и сказал с возмущением:
— Нехорошо так думать о людях!
— О каких людях? Почему?
— О других поэтах.
От удивления я чуть не упала в обморок. Я ни разу в жизни не видела, как падают в обморок. Ни в нашей семье, ни в нашей школе этого никогда ни с кем не случаюсь. Но в книгах я часто читала о том, как герой или героиня после неожиданного известия или обиды, или узнав о чем-нибудь новом, полезном и интересном, теряют сознание, падают в обморок.
— О каких поэтах? Я писала о комарах!
— Вот-вот. Не следует все-таки писать о поэтах, как о комарах.
С ума сдуреть — как говорят здесь в травматологическом центре все, начиная с больных дошкольников и кончая старыми нянечками. Стихотворение, которое я прочла папе, не имело никакого отношения к поэтам. Просто наш новый дом возле леса, неподалеку Днепр, озера, луга, и у нас тут много комаров. Очень кусучих. Все мажутся диметилфтолатом или, что еще хуже, гвоздичным одеколоном. Даже на прекрасный цветок, на гвоздику я смотрю теперь с омерзением. А, кроме того, над нашим домом все время пролетают самолеты с аэродрома и на аэродром. Про это я и написала:
У комаров нелетная погода. А нам совсем неплохо под дождем. Неподалеку здесь аэродром, И непривычно нам, что с небосвода Пропеллеров не раздается гром И рев турбин: нелетная погода. Но дождь прошел, теплятся в небе звезды, На берегу Днепра зажглись костры. Не выпускают самолеты в воздух, Зато вовсю летают комары.И, честное же слово, когда я сочиняла это стихотворение, вовсе я не думала о том, что мои стихи никто не хочет опубликовать, а другие печатают.
Папа, в конце концов, поверил, что своими стихами я не имела в виду ничего плохого. А вот с папиным заведующим отделом в редакции Дмитрием Максимовичем и с его громогласной женой Верой Сергеевной все получилось значительно хуже.
Они были у нас в гостях. «Небольшой ужин», как выразилась мама, хотя в действительности по времени это был ужин, а по содержанию — большой обед. И папин заведующий отделом Дмитрий Максимович сказал с каким-то намеком. «Мы должны, конечно, исправлять ошибки прошлого, но делать это нужно так, чтобы не повредить нашему будущему».