Только для мужчин
Шрифт:
– Вы о чем? – бормочу я.
– Ну, о переживаниях.
– А у кого их нет?
– Я хочу сказать, какие-то тяжелые переживания.
– Сказал же: развелся я.
– В наше время это не тяжелое переживание.
– Вы арогантны, – бросаю я небрежно.
– Говорите по-болгарски, если хотите, чтобы я вас поняла.
Она меня отлично понимает, но в данный момент это ей невыгодно, а кроме всего прочего, она любит кокетничать своей простотой, не всегда видя разницу между простотой
– Вы нахальны, – перевожу я. – Без конца выспрашиваете меня, вместо того чтобы говорить о себе.
– О себе неинтересно. Я слишком хорошо себя знаю, – довольно убедительно отвечает она.
С такой логикой нельзя не считаться. Она между тем продолжает:
– И потом, я вам неинтересна. Это было заметно сразу, с первого же вечера… Господи, вы меня тогда просто убили!… Собралась раскрыть перед ним душу, а он: мне это ни к чему.
– Вы собрались лгать.
– Ну, это уж слишком! У вас нет абсолютно никаких оснований подозревать меня в подобных вещах.
Аккуратно расставив все фигуры до последней пешки, я небрежным движением смахиваю их с доски. После этого поднимаю взгляд на свою собеседницу.
– Вы это всерьез – что готовы первому встречному рассказать всю жизнь от начала и до конца?
– Вот еще. Можно и не от начала до конца, но говорить правду.
– Потому-то я и сказал: мне это ни к чему. Кому нужна половина правды?
Она, очевидно, возвращается к мысли, что до ее прошлого мне нет никакого дела, но я вдруг спрашиваю:
– Впрочем, почему вы сбежали от матери?
– Да это уже не первый случай, – непринужденно отвечает Лиза. – Если бы вы знали, сколько раз я убегала…
– Похоже, вы не любите свою мать?
– А за что ее любить? За то, что она отреклась от моего отца?
– А теперь отец от вас отрекается.
Эту фразу я обронил невольно, но, к счастью, Лиза не понимает, что именно я хочу сказать.
– Почему отрекается? Верно, встретил он меня не с распростертыми объятиями, но его можно понять. Ему нужно время, чтобы привыкнуть. А вот мать уж никак понять невозможно.
– А если ее заставили?
– Заставили, а то как же… И не кто-нибудь, а Костов.
– Кто это?
– Любовник. Подозреваю, что она с ним связалась еще до того, как отца посадили. Она вышла за отца исключительно по расчету. Привыкла до Девятого жить в свое удовольствие. Только тому, кто жил в свое удовольствие до Девятого, стало несладко после Девятого, и вот, чтобы поправить свои дела, она и приметила жертву среди новой знати.
– Вы слишком строго ее судите, – замечаю я. – Брак по расчету – явление обычное. Даже пьесы пишутся на эту тему.
– А то, что она от него отреклась, как только его арестовали? И не
– Для нее он умер…
– А для меня умерла она. И давно. Мещанка, какой свет не видал, эгоистка.
– Неужто она вас не любит?
– Почему же, любит. Как может любить эгоистка. Нужна мне ее любовь, если я зачата без любви и рождена без любви! Она носила меня в утробе и ненавидела моего отца. Меня рожала, проклиная отца.
– А вы скучали по нему? Даже не имея представления, какой он?
– Неужели нет! – Лиза бросает на меня вызывающий взгляд. – Я полюбила отца, потому что не любила мать. Он был ее противоположностью…
– Естественно. Если иметь в виду пол…
– Если иметь в виду все. Он был идеалист…
– Может, он и сейчас такой. Но это ровным счетом ничего не означает. Мой отец тоже был идеалист – ну и что из этого? Живой человек никогда не бывает идеальным. Особенно если вы живете при нем. Ваше счастье, что вы не жили с вашим отцом.
– Эту трагедию вы называете счастьем?
– Уж прямо – «трагедия». Такое бывает даже в самых благополучных семьях.
– Больше ничего не стану вам рассказывать, – насупилась Лиза, словно капризный ребенок. – Вы смеетесь надо мной.
Сегодня воскресенье, и, когда внизу раздаются два звонка, меня это озадачивает. Инкассатор в этот день не приходит, а кроме инкассатора, никто другой ко мне не придет.
Лиза, которая в этот момент ставит завтрак на новый столик, глядит на меня с недоумением.
– Кто бы это мог быть?
Хотя ее проживание здесь давно узаконено, мысль о том, что могут внезапно прийти и проверить документы, все еще беспокоит ее.
Спустившись в Темное царство, я открываю дверь и вижу у входа воспитательницу интерната с двумя детьми. Их возгласы «Дядя! Дядя!» заглушаются словами воспитательницы:
– Извините, что я их привела, но у них только и разговоров что о вас…
– Хорошо сделали, – успокаиваю я ее, беря детей за руки.
– К другим приходят родители, близкие, уводят их с собой, а об этих никто и не вспомнит, – продолжает воспитательница.
Я останавливаю ее излияния, чтобы уточнить, когда она придет за детьми. Наконец она уходит, и я веду малышей в свои покои.
– О! Чьи это детки? – восклицает Лиза при появлении гостей.
– Мои.