Только моя
Шрифт:
Но когда он приехал, уставший и грязный с дороги, его не пустили на порог родного дома. Оказалось, что мама уже два года как умерла, но ему никто не сообщил — видно, боялись, что перестанет высылать деньги. Старшие сестра и брат поделили дом между собой, а младшей сестре, Катьке, купили комнатушку в грязной коммуналке на самой окраине Донецка. Ему, Володьке, остался шиш, в самом прямом смысле этого слова. Он как сейчас вспоминал Любкины злые и обидные слова.
— Вон отселя, рвань солдатская. Даже на порог не пущу. Как отец и мамка померли, так на похороны и копейки не дал, все штыком махал. А кто мамку досматривал, кто за ней судна выносил?
— Ничего я не раскрывал. Я к себе домой вернулся. А мама вроде как быстро померла, сидеть с ней не пришлось. Зря ты так, Люба.
— Домой он вернулся. Где оно сказано, что это твой дом. Ты где прописан?
— Здесь…
— Дурак, — сплюнула на землю Любка. — Бомж ты.
Оказалось, брат с сестрой давным-давно выписали его из дома. Так что теперь он без прописки, без семьи. Любка тварь, но она хотя бы правду сказала. А Колька — тот сидел в доме и из-за занавески выглядывал. Мамай его хорошо разглядел.
Как больно ему ни было, он повернулся, плюнул через плечо назад, и больше никогда в жизни нога его не ступала на родной двор. Отдав последнюю дань на могилах родителей, Мамай навсегда забыл, что в мире есть поселок, в котором он родился и когда-то жил.
Он вообще перестал бы считать, что у него есть семья, если бы не младшая сестра. Через пару месяцев после злополучного визита к Любке Мамай проездом оказался в Донецке. Так и решил проведать младшенькую. С трудом отыскав в куче грязных развалюх дом сестры, Мамай решительно позвонил в дверь. Открыла соседка. Неодобрительно покосившись на его старые затертые джинсы и пропахшую бензином и соляркой куртку, она побрела звать сестру.
Сестренка встретила его на удивление радостно. Полная, но подвижная, она вся светилась неиссякаемым жизнелюбием.
— Ты мой лучик света, — сказал он тогда ей.
Мамай рассказал ей, как встретила его старшая сестра, и услышал то, что меньше всего ожидал услышать.
— Так ты теперь вообще бездомный… Вот это да. А работа есть?
— Ну, кое-какая имеется. — уклончиво ответил Мамай.
— Слушай, я тебя к себе пропишу. Ну, чтоб прописка была, тогда и нормально устроиться сможешь. И жить можешь у меня. У меня кавалеров не бывает. А лет через пять, даст Бог, квартирку себе пробьешь — тебе же жениться пора будет, детишек заводить. А если я раньше замуж выйду — тебе комната будет.
Мамай ничего не сказал. Не нужна ему была донецкая прописка. А вот сестра нужна была. Единственная, родная. Через полгода он купил любимой сестричке трехкомнатную квартиру в центре Донецка, и с тех пор семья для него, его лучик света — это младшая сестра.
Глава 19
В эту ночь Катя так и не смогла уснуть: все ворочалась, думала. И даже на работе, где всегда был сплошной завал и ни минутки свободного времени, из головы не шел странный седой парень, встретившийся ей в парке. Казалось бы, что тут такого — плюнуть и растереть, что толку голову ломать. Ведь он наверняка болен, причем серьезно, иначе почему выглядит как старик? Зачем ей эти проблемы?
Но сердце упрямо отказывалось слушать доводы рассудка. Памятная скамья в парке притягивала словно магнитом, когда Катя возвращалась домой пешком, через парк.
Скамья была пуста, как и многие другие в парке. Изредка попадались одинокие пары, задумчиво бредущие рука об руку, суетливые мамаши с колясками. Катя чувствовала себя невыносимо одинокой.
Ей никогда не везло с взаимной
Как же ей было одиноко.
Быть может именно поэтому ей так приглянулся этот Ярослав. Одичавшая на постылой свободе душа почувствовала такое знакомое ей одиночество в глубине чужой души. И они вмиг стали родными. К сожалению, только с ее стороны.
Да что же она, в самом-то деле! Ведет себя как идиотка — бродит по улицам в поисках малознакомого мужчины, так откровенно пославшего ее куда подальше от своих забот, в то время как вокруг столько людей, здоровых телом и душой.
Стараясь убедить себя, что все происходит как обычно — обычный вечер, обычная вечерняя пробежка, Катя наматывала круг за кругом по аллеям парка, не замечая прохожих, которых едва не сбивала с ног. Тапка устала первой и нехотя плелась за непривычно резвой хозяйкой, высунув язык чуть ли не до самой земли. У Кати будто выросли крылья — она бежала, бежала навстречу призрачной надежде, и казалось, силы ее не иссякнут, пока ее глаза не увидят того, чей образ она день за днем лелеяла в сердце.
Тапку надолго не хватило: сперва она начала скулить, потом зарычала и ухватилась зубами за штанину хозяйки, видно, пытаясь заставить притормозить. Катя от неожиданности споткнулась, потом резко подалась назад. Раздался пронзительный визг: она нечаянно наступила на Тапкину лапу. Катя опустилась на колени перед Тапкой. Та жалобно поскуливала и глядела на хозяйку с упреком.
— Извини, Тапонька. Я не хотела. Что ж ты путаешься под ногами, дуреха.
Катя присела на траву, обняла собаку и прижала к себе. По щеке скатилась одинокая горькая слеза.
— Дуреха, — повторила Катя, обращаясь не то к собаке, не то к себе.
Никого не было на заветной скамейке. Не было во всем парке. Он не пришел ни вчера, ни сегодня, и завтра тоже его не будет. Она его спугнула.
Впрочем, Катя наверняка слишком много на себя взяла. С чего бы это она должна его волновать. Она ведь никто — Тапка, и та ближе. Все-таки восемь съеденных пачек сигарет сближают куда больше пяти минут пустого разговора.
Катя улыбнулась своим мыслям и тяжело поднялась с земли. В один момент перенагрузка на мышцы дала о себе знать. Все-таки, она полная дура. Хромая, Катя побрела к выходу из парка.
Она уже почти свернула за угол своего дома, когда ее внимание привлек странный грохот, среди которого явственно послышался звон разбитого стекла. Катя обернулась и увидела, как люди, выросшие будто из-под земли, собрались в кучку вокруг какого-то странного предмета. Движимая любопытством, Катя подошла поближе, и уже смогла разобрать очертания автомобиля, лежащего вверх колесами.
Очевидно, произошла авария. Катя смешалась с толпой людей, возбужденно обсуждавшими происходящее.
— Вот придурок. Это ж надо так лететь, чтоб человека сбить, а потом самому перевернуться.