Только мы
Шрифт:
– Спасибо, – Аля хотела попить, но сил не было.
На улице стремительно сгущались сумерки, небо заволокли свинцовые тучи, и свет от фонаря стал едва различимым. Солнце, будто насмехаясь, опускалось за горизонт с невероятной быстротой, и Саше приходилось прилагать вдвое больше усилий, чтобы не отстать от него.
Когда силы были на исходе, он заметил знакомую крышу и припустил шаг. Аля лежала без сознания.
– Аля! – он остановился и начал трясти ее с такой силой, что казалось, ее голова вот-вот оторвется. Она что-то невнятно промычала и приоткрыла
– Не смей засыпать! – он поднял ее на руки и перенес через ограждение.
– Я не могу, – прошептала Аля, – я сейчас умру…
– Тихо, все будет хорошо, – сказал он, поднимая ее на руки и занося в дом. Внутри было холодно и сыро.
– Обожди немного, я мигом схожу за рюкзаком, – вымолвил он, бережно уложив ее на диван.
Он выскочил на улицу, где уже сгущались сумерки, и услышал пронзительные вопли. Саша ощутил, как по спине и ногам пробежала дрожь. Он схватил рюкзак из тележки и поспешил обратно.
Аля перевернулась набок, и ее вновь стошнило на пол. Боль в ноге заставила ее застонать.
– Я здесь, подожди немного, – сказал Саша, зажигая несколько свечей. Он развязал куртку на ее ноге и принялся промывать рану, аккуратно извлекая осколки стекла. Аля сжимала кулаки, стараясь не вскрикнуть от боли. Он достал из рюкзака медикаменты и протянул ей несколько таблеток обезболивающего, которые она проглотила не запивая.
Рана представляла собой ужасающее зрелище: она была глубокой и проходила по задней части бедра, спускаясь до самой икры. Края раны были неровными и рваными, из них сочилась свежая кровь. В некоторых местах кожа свисала, обнажая лежащие под ней ткани. Вероятно, под коленом были повреждены сухожилия.
Саша отвернулся, несколько секунд пытаясь прийти в себя. «Черт возьми, возьми себя в руки!»
– Не переживай, я знаю, что будет больно, – Аля лежала на животе, уткнувшись лицом в подушки; голос ее был слабым и хриплым.
– Хорошо… – Он ушел на кухню и принес бутылку с вишневой настойкой, которую когда-то передала мать Али. Настойка была достаточно крепкой, чтобы заглушить боль, а насыщенный цвет напитка обещал облегчение хоть на немного.
Саша бережно придерживал бутылку, пока его супруга с жадностью пила из нее. Ее руки дрожали от волнения и страха. Когда настойка была наполовину опустошена, он взглянул на свою жену. Она кивнула, стиснув подушку зубами, словно это могло помочь ей справиться с болью.
Держась за фонарик, зажатый во рту, чтобы добавить себе света, Саша с тяжелым сердцем принялся сшивать живые куски кожи. Его руки дрожали от напряжения. Каждый прокол иглой вызывал у Алии мучительный спазм, и она сжимала подушку все сильнее. Ее глаза наполнились слезами, но она не могла позволить себе закричать. Свет от фонарика дрожал, а игла неуверенно скользила по ее ноге.
Когда он наконец-то завершил перевязку ее раны стерильным бинтом, она уже была без сознания. Алкоголь и нестерпимая боль сделали свое дело. Лицо Али покрылось румянцем, капилляры на веках набухли и теперь отчетливо выделялись.
Саша осторожно поднял жену на руки и с тревогой заметил,
Он отнес ее в подвал и уложил спать, заботливо укрыв одеялами и куртками, чтобы защитить от холода и боли. Она тяжело дышала, и ее тихий шепот во сне напоминал ему, насколько она уязвима.
– Прости меня, – прошептал он, опускаясь на колени рядом с ней. Горячие слезы потекли из его глаз, смешиваясь с чувством отчаяния. Он ощущал себя беспомощным, словно все его усилия были тщетны, и он не мог защитить ее от этого ужаса.
Саша поднялся и аккуратно разложил оставшиеся припасы по местам. Затем он допил остатки настойки и сел на пол, прислонившись к стене. Его руки были в крови, в крови его любимой, и он смотрел на них, чувствуя, как в душе закипает ярость и обида на весь этот чертов мир.
…
Она пришла в себя лишь на третий день. Все это время Саша не смыкал глаз, ухаживая за ней с неусыпной заботой: менял повязку на ее ноге, промывал рану и следил за температурой ее тела.
Когда она, наконец, открыла глаза, Саша с облегчением бросился к ней, заключая в объятия так крепко, как только мог.
– Я так переживал, слава богу, ты очнулась, – выдохнул он.
Аля молчала, слишком утомленная, чтобы произнести хоть слово. Каждая клеточка ее тела горела, а боль в голове усиливалась, словно молнии буравили ее сознание.
– Тебе нужно поесть, – произнес Саша, поднимаясь с колен. – Я сейчас принесу что-нибудь горячее.
Он направился на кухню, чтобы приготовить что-то съедобное. Из продуктов, которые им удалось раздобыть во время последней неудачной вылазки, были только банки с гороховым супом. «Она не любит горох», – с грустью подумал Саша, глядя на банку. «Но другого выбора нет».
Через десять минут он вернулся с банкой горячего супа.
– Вот, тебе нужно восстановить силы, – сказал он.
Аля взяла горячую банку, но ее тут же вырвало.
– Я не хочу есть, – прошептала она отпрянув. – Убери, пожалуйста.
– Но тебе действительно нужно поесть, ничего другого нет…
– Дело не в горохе, просто я не хочу, – отрезала она, снова падая на матрас. – Сил совсем нет.
Саша отставил банку в сторону и принялся убирать на полу. Аля смотрела на него пустыми влажными глазами.
Закончив, Саша лег рядом, стараясь не задеть рану на ее ноге.
– Ты ведь не спал все это время, да? – тихо проговорила она.
– Нет, я не мог себе позволить…
– Поспи сейчас, – Аля обняла его мягко и неуклюже.
Он уткнулся носом в ее волосы и закрыл глаза. Утомление навалилось на него, и он уснул.
Аля лежала, устремив взор в темный потолок. Она чувствовала, как силы покидают ее, и в ее измученном теле зарождается нечто странное.
«Почему я не могу быть рядом с ним?» – она посмотрела на него, и ее грудь сжалась так сильно, будто ее стиснули в тисках. По щекам покатились безмолвные слезы, холодные и соленые, они стекали к уголкам рта и щипали кожу.