Только на одну ночь
Шрифт:
Молния на спинке платья разъезжалась неотвратимо и медленно, давая мне проникнуться этим ощущением. Ни за что ему не скажу, но вот именно сейчас во мне и начало что-то шевелиться. Если что и может меня отвратить — так это поспешность. Когда мужик из трусов выпрыгнуть норовит, лишь бы поскорей засадить. Такие не думают обо мне, а на кой черт мне трахаться с подобным экземпляром? Нет, я не постеснялась бы встать и уйти… Если, конечно, смогла встать. Есть подозрение, что с «Не дойдем» мне Антон ни разу не приукрасил… Мир штормит…
Платье он с меня стащил
Антон мягко перекатился, укладывая меня обеими лопатками на медвежью шкуру. Прошелся взглядом по моему телу, от лифчика до трусов, а потом уставился на живот.
Ага, не женщина, а картинная галерея. На боку — шоколадное надкушеное эскимо, на лопатках — россыпь стрекоз.
Это были долгие два года. Очень, очень долгие. И в какие-то моменты я уставала ждать, что настанет мое сегодня, и шла в салон к тату-мастеру. Какая разница? Мужчинам не нравятся татуировки на женщинах? А мне есть до этого дело, да?
Влажный язык коснулся моей кожи, будто проходясь по шоколадной глазури мороженого, а потом на этом же месте сомкнулись зубы.
Поцелуи закончились, началась боль. Молодец, малыш, соображаешь, что мазохистка — не ванилька. Поцелуи — для влюбленных, а какие чувства между нами? Да и долго ты будешь меня заводить ванильными прелюдиями, даже пьяную — точнее, особенно пьяную. А вот боль…
Нет, это не сессия, это не то, к чему я привыкла, но давайте честно — ко мне два года никто не прикасался, не то что не порол, болевой порог снижен, сейчас мне достаточно и зубов. Тем более, что Антон не церемонится, никакого флирта и легких покусываний — от его укусов остаются четкие отпечатки, а завтра на этих местах будут засосы. Красные, черные, синие — такие разные следы того, что было этой ночью. И нет, мне будет не стыдно. В общем-то и сейчас не стыдно. Мне сладко и больно. И воздуха потихоньку начинает не хватать, приходится глотать его через рот, судорожными хриплыми вздохами.
Господи, как давно этого не было. Как давно я не чувствовала себя настоящей, живой.
Пальцы в волосах Антона — волосы у него сухие, будто пережженные. Грех не оттянуть назад и, уставившись в его глаза, впиться зубами в нижнюю губу. Как тебе твоя микстура, сладкий? Мне не жалко. Можешь включать жесткого самца, я не против.
Включил.
Укусы стали настолько сильными, будто он действительно пытался отгрызть от меня кусок. А между укусами — язык, зализывающий всякое свежее больное место и по странной кривой траектории скользящий к новой точке.
Господи, какой кайф, а…
Истома разливается — из груди и до кончиков пальцев, с каждым укусом, с каждым лишним прикосновением — колет кожу изнутри все сильнее и сильнее. В мыслях я уже тысячу раз простонала, вымаливая еще порцию боли, а вслух — ой нет, обойдешься,
Боже, зачем ты дал мне такие ватные пальцы? Пьяной расстегивать на мужике рубашку — хренова пытка, но я победитель по жизни во всем, что не касается любви, что мне каких-то семь пуговиц?
Медведь — во всем медведь. Плечи широченные, спина мощная, мускулистая, приятно впиться в неё ногтями и услышать приглушенное рычание. Чего ты там ждал, мальчик, что у меня будут пальчики трястись, а? Хотел меня — получай меня. Все жалобы выслушаю потом, утром, пока буду красить губы.
Это танец. Это по-прежнему танец.
Только один танцор — высокомерная сука. И нет, мне по-прежнему не стыдно. Я знаю, что его бесят мои улыбающиеся губы. Вижу по глазам, чувствую по хватке жадных пальцев. Бесится — но лезет дальше. Наконец-то. В трусы. Горячая новость — я заждалась!
— Забей на них, — шепнула я насмешливо. Серьезно — можно же было просто сдвинуть трусы в сторону, и поехали… Антон же оторвался от моего плеча (чувствую, в понедельник на работу придется идти в водолазке). Заглянул мне в лицо, прихватил за волосы на затылке.
— Помолчи. А то схожу за кляпом.
— Не дойдешь, — ехидно напомнила я.
— Значит, обойдемся доступными средствами, — Антон-таки дернул мои трусы вниз по ногам, а затем красноречиво скомкал.
— Фу, банальщина какая, — фыркнула я. — Порнухи пересмотрел?
— Света! — Ну, наконец-то тон доминанта. А я-то уж думала, что он врал. Не то чтобы мне прям хотелось его услышать, но интересно все-таки было.
Перекатиться, сваливая мужчину на лопатки — не так и сложно на самом деле. Куда проще расстегнуть на нем джинсы, спустить боксеры, сжать в пальцах дыбом стоящий член…
Не врал. Действительно хотел меня — и сейчас хоть и охренел от моей наглости, но воздухом захлебнулся, стоило только пальцы сжать. То-то же.
— Резинки есть, или мы закончим на этом? — Ну, вот не могу заткнуться. Прости, Антон, не могу.
Он шипит, раздражённо — ну да, момент я ему испортила, но запускает пятерню в карман джинс.
Не знаю эту марку, какие-то космически тонкие… Ну, если порвется — то кому-то придется познакомиться с такой процедурой как массаж простаты.
Здравствуй, веселая наездница, я скучала — хоть и не догадывалась об этом. В первую секунду, когда я усаживаюсь на раскаленный член Антона — вскрикиваю и сама. И все-таки… Все-таки вибратор — это не все. Горячий член живого мужчины заменить сложно…
Медведь — медведь во всем… И в объемах, да-а-а…
Медвежьи лапы на моей талии, давят, заставляют насадиться на мужскую плоть так, что еще чуть-чуть — и он заденет мне членом печенку. А я… Блин, я отвыкла… Слишком давно не трахалась, слишком… Будто в первый раз, только без дефлорации. Стыдно признаваться, но от количества ощущений я аж замерла, и видимо — затянула с тем, чтобы уже начать.
— Шевелись, раз оседлала, — недовольно хмыкнул Антон, и одну ладонь с размаха опустил мне на бедро.