Только не дворецкий
Шрифт:
К концу XIX века упорядочилось медицинское образование, появились врачи общей практики (general practitioners), которые сочетали умение работать руками со знанием лекарств. Социальная грань между терапевтами и хирургами к XX веку в большой степени стерлась; престиж хирурга во время войны был чрезвычайно высок. И все-таки профессиональное разделение оставалось ощутимым: хирурга по-прежнему называли не «доктор», а «мистер».
Традиция отводила женщине в медицине две роли: акушерки и медицинской сестры. С давних времен медицинскими сестрами были монахини: их доброта, внимание и нежное обхождение должны были облегчить страдания больного, — но в XIX веке положение стало меняться: медсестра превращалась постепенно в помощницу врача, ее работа становилась все более светской, диктовалась достижениями науки и специальным сестринским образованием; религиозная составляющая отступила на второй план. Появление сестринского образования связывают с именем Флоренс Найтингейл. Шла Крымская война — первая война с постоянными газетными репортажами с места событий, сопровождаемыми фотографиями и рисунками. Узнав из этих сообщений о почти полном отсутствии медицинских сестер в британской армии, Найтингейл с группой женщин отправилась в прифронтовые госпитали. Вернувшись с войны народной
С началом Первой мировой войны огромное количество девушек записалось в отряды добровольной помощи (voluntary aid detachments, сокращенно VADs). Они работали на заводах, производивших боеприпасы, шили обмундирование, водили автомобили — но больше всего среди них было медсестер. Добровольцам не платили за работу, но возмещали расходы на жилье, питание, форму и тому подобное. Сестры сами нашивали красный крест на белые передники, поэтому кресты были разного размера и оттенка. Некоторые специально застирывали свой крест, чтобы казаться более бывалыми и опытными. Профессиональные сестры в госпиталях относились к добровольным помощницам настороженно и нещадно их муштровали — это очень ярко описала Вера Бриттен в книге «Заветы юности» (Testament of Youth). Над ними постоянно подшучивал вездесущий «Панч» — либо подчеркивая их никчемность, либо намекая, что девушки пришли в госпиталь с единственной целью подцепить жениха. Сами профессиональные медсестры, кивая на необученных девушек, решительно заявляли, что профессия медсестры должна регулироваться общенациональными стандартами. В результате после войны сестринское дело как медицинская профессия окончательно отделилось от простой «заботы о больных». В 1920-е гг. ввели обязательное профессиональное обучение и регистрацию медсестер, а с 1925 г. — государственные экзамены.
С середины XIX века женщины начали бороться за право получать высшее медицинское образование: довольствоваться лишь ролями акушерки или медсестры они больше не хотели. Борьба эта приняла характер настоящей подковерной войны, с тактическими хитростями с обеих сторон. Когда женщин еще не принимали на медицинские факультеты, Элизабет Блэквелл ухитрилась поступить в малоизвестный медицинский колледж в Соединенных Штатах и, вернувшись в 1859 г. в Англию с дипломом врача, стала первой женщиной, зарегистрированной в Британском медицинском реестре, после чего тут же было принято постановление не вносить в реестр никого с иностранными дипломами. Вдохновленная ее примером, Элизабет Гаррет (которая сказала знаменитую фразу, что хочет стать врачом, чтобы «зарабатывать не двадцать фунтов в год, а тысячу») получила степень лиценциата Аптекарского общества, дававшую право на диплом врача, — Аптекарское общество тут же потребовало, чтобы будущие лиценциаты непременно имели диплом выпускника аккредитованного медицинского факультета, лишая других женщин возможности пойти таким же путем.
А тем временем со страниц журнала «Ланцет» летели утверждения, что женщина, предназначенная природой на роль жены и матери, физически не способна быть врачом, что ей нельзя доверять жизнь другого человека и что тяжкий врачебный быт, с которым героически справляются отважные мужчины, вреден для нее и для ее будущих детей. «Не могу себе представить порядочную женщину, которая хотела бы заниматься медициной, — сказал своей студентке профессор Лэйкок из Эдинбургского университета в 1869 г. — А уж для леди об этом и речи быть не может».
Войну эту традиционалисты, конечно, проиграли. В 1874 г. появилось Лондонское женское медицинское училище — первое учебное заведение в Англии, где стали готовить женщин-врачей. В 1876 г. в парламенте был принят закон, разрешающий британским университетам давать выпускницам дипломы. Постепенно во всех медицинских специальностях стали появляться женщины-врачи, хотя даже в межвоенный период некоторое предубеждение против них все еще сохранялось. Достаточно сказать, что до 1950 г. женщины на военно-медицинской службе не могли получать офицерские звания, что до 1944 г. сохранялись медицинские факультеты, куда принимали либо только юношей, либо только девушек, и что даже на тех факультетах, где велось совместное обучение, допустимое количество девушек иногда ограничивали одной третью от общего числа студентов.
Издавна ведутся споры о том, что такое преступление — вина человека или его беда? По собственному ли злому умыслу действует преступник, или им движет какая-то болезнь? Добр человек по природе или рождается злым? Или когда как? К последнему варианту в середине XIX века склонялся итальянец Чезаре Ломброзо — человек обширнейших интересов: судебный медик, психиатр и основатель нового научного направления, которое ом назвал криминальной антропологией. По мнению Ломброзо (если представить его в упрощенном виде), иногда человек действительно рождается злым. Тяга к преступлению присутствует в таком человеке уже с рождения и представляет собой атавизм, то есть черту, доставшуюся по наследству от прошлых этапов эволюции человека. Этот психический атавизм, продолжает рассуждать Ломброзо, сопровождается и атавистическими чертами внешности, напоминающими черты первобытных
Теория Ломброзо была встречена в Европе очень холодно, особенно в медицинских кругах. Тем интереснее услышать родственные нотки в рассуждениях уже знакомой нам писательницы-врача Джозефины Белл. В книге «Беседы о преступлениях» (Crime in Good Company), рассчитанной на ценителей детективов, помещена ее статья «Преступник с точки зрения врача: психопатология преступления», где она рассматривает нервные и психические расстройства, способные толкать человека на преступления. Помимо предсказуемых расстройств: шизофрения, паранойя, маниакально-депрессивный психоз, алкоголизм, наркомания, горячечный бред — в обзоре Белл встречаются такие неожиданные болезни, как истерия (преступление ради того, чтобы обратили внимание) или сахарный диабет (сильное снижение уровня сахара в крови после укола инсулина нарушает поведение и вызывает агрессивность). Это группа приобретенных расстройств, но интереснее группа расстройств врожденных. В нее вошла умственная отсталость («среди тех, кто не столь тяжко болен, попадаются те несчастные, но крайне опасные создания, которыми владеет совершенно необоснованная и неуправляемая атавистическая жажда убивать без всякого мотива» — тут так и слышится Ломброзо). Сюда же, по классификации Белл, попали так называемые половые извращения: садизм, гомосексуализм, сатириаз. Но особенно интересно третье расстройство из этой группы — врожденное отсутствие совести. Белл называет это нравственной неполноценностью, или нравственной отсталостью (moral deficiency — по аналогии с умственной отсталостью, mental deficiency), то есть, на языке современных психиатров, одной из форм психопатии. Этим расстройством Белл наделила убийцу в рассказе «Смерть в больничной палате». Заканчивая наш очерк, приведем описание нравственной отсталости, какой ее представляла себе Белл:
Полное отсутствие всякой нравственности у человека, в остальном совершенно психически здорового, встречается очень редко. Но именно среди таких людей попадаются расчетливые и хладнокровные убийцы, планирующие свое преступление ради выгоды — часто ужасающе жалкой в сравнении с тяжестью преступления. Классический пример убийцы такого рода — Смит, известный по «Делу невест в ванной» [158] . Он женился на женщинах с небольшими сбережениями на банковском счету, страховал их жизнь, топил в их же ванне, а после «несчастного случая» получал страховку и сбережения. Он настолько точно повторял свой метод, что третье его убийство было замечено: слишком невозможным казалось такое совпадение. Его осудили и приговорили к повешению. Интересно здесь то, что он и раньше должен был привлечь внимание врачей и, может, даже привлекал, но не подпадал ни под один известный медицине диагноз. Мальчиком Смит с бессердечным постоянством крал деньги у своей едва сводящей концы с концами семьи, примечая, куда мать прячет тяжело заработанную плату за жилье. Он сидел в тюрьме для малолетних, пока не вышел из соответствующего возраста. Он был вполне умен и совершенно способен честно зарабатывать себе на жизнь, но работать он не хотел, а хотел денег и ради них готов был на все. Как ни воспитывали его — ничто не помогало; сомневаюсь, что и новейшие сегодняшние методы, и даже сам премудрый мистер Ливард [159] смогли бы как-то на него повлиять. В природе всегда случаются ошибки — и среди растений, и среди животных, и среди людей. Я считаю, Смит и ему подобные лишены при рождении стадного инстинкта — очень важной части человеческого наследия. Они не способны принимать законы общежития; они отрицают любые ограничения — не только личной свободы, но и дозволенных прав. Они целиком сосредоточены на себе, но не в том смысле, что замкнуты в себе, как психически больные, а в том, что рассматривают других как свою законную добычу в мире, управляемом по закону джунглей, где они охотятся в одиночку и ощущают себя царями.
158
Подробнее о нем см. раздел «Детектив и громкие преступления века» на стр. 685–687.
159
Джордж Ливард (1894–1973) — английский педагог, педиатр и психоаналитик, занимавшийся воспитанием трудных детей.
А. БОРИСЕНКО
МОРСКИЕ КУПАНИЯ
Главной интригой английской пляжной жизни в течение многих лет оставалось переодевание. Европейские же курорты всегда поражали англичан свободой нравов. Два рассказа Агаты Кристи, включенные в эту антологию, знакомят нас с английским морским курортом средней руки в 1920-е гг. и с отелем на острове Родос, принимающим состоятельных англичан в 1930-е.
В начале XX века в Англии произошли большие перемены: появились совместные пляжи и палатки-раздевалки, были упразднены громоздкие купальные машины, существенно изменились требования к купальным костюмам женщин. Однако англичане еще долго не могли забыть свое недавнее прошлое.
Агата Кристи, выросшая в приморском городе Торки, вспоминает в «Автобиографии»:
На пляже было восемь купальных машин на попечении древнего старика, отличавшегося непредсказуемым нравом, — его работа заключалась в том, чтобы непрерывно перемещать машины вверх и вниз. Вы заходили в свою купальню, раскрашенную в веселую полосочку, тщательно запирали обе двери и начинали осторожно раздеваться — в любую минуту старик мог решить, что настала ваша очередь быть спущенным в воду. Тогда кабину начинало бешено раскачивать и она со скрипом и скрежетом продвигалась вниз по камням, швыряя вас из стороны в сторону. Ощущение было очень похоже на то, что испытываешь в наши дни, пересекая каменистую часть пустыни на «джипе» или «лендровере». Останавливалась купальная машина так же внезапно, как и стартовала. После этого можно было продолжить переодевание и облачиться наконец в купальный костюм. Обыкновенно это было весьма неприглядное одеяние, сшитое из темно-синей или черной альпаки, с многочисленными юбками, оборками и складками, которые спускались ниже колен; рукава должны были закрывать локти. Затем, в полном обмундировании, можно было отпереть дверь со стороны моря.