Только никому не говори. Сборник
Шрифт:
— Не смейте.
— Прошу прощения, забылся, — ответил он в тон, сдержанно и отстраненно.
Он заснул не сразу, а когда наконец нырнул в сон, как в отрадный омут, со стеллажей, с книжных переплетов полетели бабочки, закружились под люстрой, Андрей Лентьевич высунулся из рамочки со стены, погрозил ему пальцем и сказал неожиданно визгливо: «Не позволю!» Этот провидческий отрывок припомнился за завтраком, Саня чуть не расхохотался (от радости — все было радостным: мглистое утро за окном, влажная вишневая ветвь, фарфоровый блеск чашек и серебряный — кофейничка, аромат свежего кофе… ее лицо — мельком на кухне —
— Тетя Май, мне сегодня приснился Андрей Лентьевич.
— В каком виде? — поинтересовалась тетка сурово.
— Погрозил мне пальцем. Надо в церковь зайти, свечку поставить за упокой, а то…
— Ты такими вещами не шути! — взорвалась тетка.
— Тетя Май, я серьезно…
— Не позволю! — и хлопнула кулачком по столу; на пол упала, зазвенев, чайная ложечка.
Саня поднял, пробормотав легкомысленно (его все несло на легких радостных крыльях):
— К вам женщина.
— Какая женщина? — тетка вздрогнула и проворно отодвинула портьеру на окне.
— Примета: ложка упала. Тетя Май! Да что с вами? Если я задел ваши чувства…
— Задел.
— Простите. Нечаянно, честное слово. Давайте до настоящего снега съездим на кладбище…
— Зачем?
— На могилу Андрея Леонтьевича.
— Зачем тебе нужна могила?
Саня пожал плечами. Странный разговор. Зачем ему нужна старая могила? Чтобы привести ее в порядок, разумеется… Впрочем, тетя Май еще вполне в силах — обежал взглядом фигуру в кресле, неподвижную, с полузакрытыми глазами, — почувствовал, как подкрадывается тошнотворный страх. Поклясться могу, что пугает меня что-то в ее обличье, какое-то дикое воспоминание…
Та женщина… но между ними нет никакого сходства! Нервы, Саня, нервная обстановка, всего лишь. Однако утреннее настроение рушилось.
Он все-таки решил ехать в институт — именно потому, что больше всего хотелось остаться. Уже подходя к метро, заметил впереди Владимира. Высокий, что называется «мужественный», в куртке из черной кожи. Очевидно, не удалось поймать такси. Лестница, так сказать, чудесница. Короткий, на бурный штурм голубых вагончиков, они оказались в соседних, через задние стекла виднелся бизнесмен. Стоит, держась за поручень, лицо невидящее, отрешенное. Красивое лицо. Ему пересадка на «Тургеневской» — и далее на «Фрунзенскую». Мне — на «Площадь Ногина» до Арбата. Если нас сравнивать… тьфу ты, что за детский сад! И вообще, свинство — подсматривать за человеком, беззащитным сейчас перед чужим пристрастным взглядом. Но оторваться не мог, наблюдая, как сквозь маску повседневной жесткости проступает в глазах, в рисунке губ нечто трогательное, по-человечески пронзительное (печаль? тоска? жалость?). Владимир протиснулся к раздвинувшимся дверцам и вышел. Саня тоже машинально выскочил. Куда меня несет? Однако… это же «Колхозная».
Друг мой, не превращайся в ищейку! Тем не менее, он поплелся к выходу за бизнесменом, прекрасно осознавая подоплеку своего непристойного поведения: узнать что-то… какую-нибудь гадость про ее мужа. Воистину любовь — и смерть — застигли меня врасплох!
Свернули на Сретенку, зашагали по тесному тротуарчику. Смешно и нелепо. Вдруг оглянется?.. Но Владимир шел и шел вперед. Неужто он заметил меня еще в метро и теперь издевается? Внезапно счастливый муж свернул направо в подворотню и пропал. Выждав минутку, и Саня вошел в продолговатый, какой-то кривоватый двор с кустами акаций. Можно спрятаться
Бежать поздно и подло. Владимир исчез, очень скоро вышел во двор, приблизился.
— Какими такими судьбами? — спросил с добродушным любопытством.
— Я за вами следил, — признался Саня угрюмо.
Изумленный взгляд.
— Что это за дом? — продолжал Саня по инерции, словно не в силах был выйти из навязанной ему — кем? — роли сыщика.
— А в чем дело? — не добившись ответа, Владимир пояснил с состраданием, точно слабоумному: — Обыкновенный жилой дом. Вот осматривал квартиру на предмет покупки.
— Вы же в доме Викентия Павловича… или он тут живет?
— Викентий Павлович тут не живет, — отвечал Владимир терпеливо. — У меня несколько вариантов, но пока ни с места. Демократия требует больших трат, нежели коммунизм. А вообще я рад, что вы так близко к сердцу принимаете мои дела.
— Владимир Николаевич, я сейчас объясню…
— Только пойдемте, мне перед службой еще машину из ремонта получить…
Они пошли назад к метро сквозь уличный гам и лавку очередей, сквозь промозглую сырость, вышли на простор — через потоки машин потускневшее великолепие больничного дворца Склифасовского — присели на холодный парапет, закурили разом.
— Я понимаю, каждый развлекается как может, — говорил Владимир. — Вероятно, эта женщина поразила ваше воображение. Но при чем здесь…
— Поразила, — перебил Саня. — Я не сказал вам главного: она была мертвая.
— Мертвая? Вы не ошиблись?
— Может быть, в агонии. Язык наружу, начинал синеть. На шее удавка — шелковый черный шнур.
— Тьфу ты! — Владимир передернулся и добавил после некоторого молчания: — Это меняет дело. В силу пережитого вами потрясения я признаю за вами право установить истину. Но не проще ли обратиться в милицию?
— С чем? Труп исчез. Когда мы пришли с постовым, его уже не было.
— Вы с ним обыскали дом?
— Тетя Май не позволила.
— Это была ошибка.
— Ошибка, но что ж теперь… В сущности, дом был обыскан в тот же вечер. И сад, и огород, и сарай. Мною и теткой. Конечно, не настоящий обыск, но ведь и не иголку искали. Все на виду.
— Значит, тело было вынесено.
— Куда? Я там бегал. Настя, Анатоль крутился, тетя Май пришла. Потом на улице гремела свадьба — прямо напротив. Участок я осмотрел с фонариком — свежих комьев земли нигде не было.
— Огород был вскопан, — напомнил Владимир с нетерпением; он уже забыл про «машину» и «службу».
— Да, еще в сентябре Анатолем, я обследовал каждую грядку — никаких следов. Тело не успели бы расчленить, сжечь — негде, некому…
— Господи! — Владимир опять содрогнулся. — Несчастная!
— В одно слово с Анатолем вы сказали.
— Я смотрю, философ всюду фигурирует.
— Он подозрителен. Очень.
— Теперь я вас понимаю! — воскликнул Владимир с гневным сочувствием. — И нисколько не задет вашим вниманием ко мне. Убийца должен быть наказан — и будет! Уверен. Располагайте мною во всем. Необходимо установить круг подозреваемых, то есть живущих в доме, у кого есть ключи. Так?