Только одной вещи не найти на свете
Шрифт:
— Вы пришли за своим «Ланкаширом», так? — спросил он голосом, больше похожим на хрип. — Ну что вам сказать… Они не готовы.
— Как не готовы? Вы обещали…
— Я не помню, что обещал вам, молодой человек. — Руки настороженно уперлись в прилавок. — Видите ли, над вашим «Ланкаширом» мне пришлось как следует поломать голову. Платина попорчена, изъедена, мост сломан, эти часы целиком платиновые. Необходимо все разобрать…
Пробормотав что-то невнятное в знак протеста и покорности судьбе, Эстебан вернулся под дождь, на улицу, где лишь изредка мелькали быстрые силуэты зонтов. С козырька над витриной антикварной лавки падала на тротуар струя воды, и это помешало Эстебану остановиться и посмотреть, не появилось ли там что-нибудь новенькое. Он предпочел устроиться в кафе напротив и оттуда
— Ты что, думаешь, сейчас самое подходящее время для сна? — Эстебан бросился в ванную, чтобы выжать куртку. — Семь вечера, радость моя!
— Ох, не пойму, что со мной. — В голове Алисии разыгрался бешеный шторм, хотя вокруг расстилался прозрачный океан без малейших признаков ненастья. — Надо думать, это от транквилизаторов, я весь день ужасно хочу спать. И десяти минут не могу удержаться на ногах.
— Так оно, наверное, и лучше, хоть немного отдохнешь. Давай сварим кофе. А это?
Эстебан открыл крышку пластмассового цилиндра, и ему в нос ударил крепкий запах горьких апельсинов.
— Сок, мне его принесла Лурдес, — объяснила Алисия, вытаскивая сигарету.
— Твоя добрая фея.
— Да, и ты представить себе не можешь, до чего верно такое определение. Уж не знаю, как это ей удается, но она оказывается в курсе некоторых событий моей жизни раньше, чем я сама.
— Сложная система радаров. — Эстебан кружил по кухне, рассматривая подставки под тарелки — рисунок некоторых из них раздражал радужную оболочку его глаз. — Ты помнишь, кто такой был Аргус? Мифический великан с миллионом глаз.
— Чертов филолог. — Алисия сунула сигарету в рот и скрестила руки на груди. — Но сегодня утром у меня с Лурдес на самом деле случился занятный разговор. Она сказала, что приходила Мариса — приносила мне какие-то травы. Ну эти ее целебные травы, сам знаешь.
— И что с того?
— А то, что Лурдес уверяет, будто у Марисы были рыжие волосы. То ли она покрасилась, то ли надела парик, потому что у той Марисы, которую мы с тобой знаем, волосы смоляные.
— Хорошо. А она не спутала ее с Мамен?
— Нет. — За белым облачком сигаретного дыма нос Алисии выглядел каким-то бесформенным. — По всей видимости, женщина с рыжими волосами сказала, что ее зовут Марисой. Кроме того, это и не могла быть Мамен, потому что Мамен незадолго перед тем звонила мне из Барселоны и сообщила, что пробудет там около недели. А потом, скажи: какого черта Мамен представляться Марисой?
— Ну, кто ее знает. — Эта головоломка с перепутанными персонажами начала утомлять Эстебана. — Скорее всего, Мариса возвращалась откуда-то, куда ходила, изменив внешность, потому и нацепила рыжий парик. Или это была не Мариса — и не Мамен, — а какая-то Третья Женщина. Или старуха просто-напросто наврала тебе, чтобы посмотреть на твою реакцию. Тайны личностной идентификации, девочка.
Они взяли свои чашки с кофе и двинулись в гостиную, где Эстебан стал перебирать диски и выбрал Чарли Паркера, которого тут же и поставил. Укачиваемый тропическими ритмами, Паркер — в компании с Майлсом Дэвисом — проводил ночь в Тунисе: Эстебан со своего места смотрел на привольно раскинувшиеся в горшках конибры, но на самом деле видел площади, мечети, пустыни, укрощенные бледным светом луны. К удивлению Алисии, которая с каждым глотком сбрасывала с себя сонливость, сосед сверху не выказал недовольства осторожными блужданиями
— А это еще что? — спросил Эстебан, глядя на потолок.
— Новые жильцы. — Алисия допивала кофе и чувствовала себя гораздо лучше. — Они испытывают неодолимую потребность показать, что и они слышат музыку.
— Беда в том, что нынешние квартиры сделаны из бумажных плит.
Рука Эстебана раздвинула волосы Алисии, скользнула по ним вниз, поиграла прядями, убранными за уши. Пальцы робко притормозили на щеке, в неуклюжей — из боязни совершить бестактность — попытке ласки; нерешительные подушечки пальцев не отваживались показать всю теплоту своих чувств. Прикосновение чужих пальцев словно освободило душу Алисии от черного груза, но в то же время заставило вспомнить другую руку, столько раз пробегавшую тем же путем, — руку покойного, не нашедшего упокоения, который следил за ней отовсюду и готов был пресечь любую ее попытку сделать свободный выбор. Стараясь не обидеть Эстебана, она отвела лицо и при этом слегка вздрогнула от острого чувства отвращения. Но он заметил это и мягко убрал руку — схватился за сигарету, потом взял чашку, где остался лишь коричневый кружок на дне. Он считал себя обязанным поддержать разговор на любую тему.
— Знаешь, где я был сегодня утром?
— Где?
— У тебя в библиотеке. Твой коллега, тот, что в очках, ничего не слышал об отпуске и ждал тебя, чтобы приняться за какой-то там каталог. Но ты даже представить себе не можешь, что я откопал.
— Давай, я горю от нетерпения. — Алисия раздавила окурок в пепельнице.
— Наш друг Фельтринелли, — сказал Эстебан после паузы, — прожил довольно бурную жизнь. И, мягко говоря, отнюдь не был ангелом.
— Да что ты!
Студенистая вялость клонила Алисию к дивану, и ей стали совершенно безразличны любые открытия Эстебана, словно тема разговора сделалась для нее далекой и чужой, как жизнь постороннего человека. Она и сама не могла понять, почему это вдруг и Фельтринелли, и город, и ангел казались ей пройденной главой, уже расторгнутым с самой собой договором — так ставят обратно на полку книгу, так свет, вспыхнувший в зале, извещает о конце фильма… Кто знает, может, она устала от дурацкого кроссворда, который хорош для того, чтобы развеять скуку в выходной день, но ради которого никто не станет откладывать важные повседневные дела. В данный момент ей хотелось погасить свет, рухнуть на диван и спать, спать… Пористый туман мешал думать и мягко приглашал отрешиться от всего ради сна.
— Раз уж я попал в библиотеку, — продолжал Эстебан, — я заглянул еще кое-куда.
Спать, беззвучно повторила Алисия. И тут она с любопытством припомнила, что тот, другой, город минувшей ночью начал словно разжижаться, размываться и мутнеть, как отражение в пруду, которое нарушает брошенный в воду камень. Она только теперь поняла, что в прошлую ночь город со всеми его строениями показался ей особенно зыбким и тусклым, он стал напоминать потрескавшиеся картины и образы памяти, когда ты пытаешься восстановить совсем далекое прошлое. Город начал терять плотность, вяло отодвигался в бесполезный и непроницаемый мрак — туда, где не было проспектов, топота башмаков и мужчин с усами. И Алисия не знала, радоваться этому или нет.
— И кое-что мне удалось узнать. — Эстебан водил пальцами по краю пепельницы. — Книга Фельтринелли фигурирует в библиографическом справочнике «Revue de dix-huiti`eme si`ecle» [17] , где упоминаются по крайней мере два издания — при этом ни одно не датировано, но их можно отнести к периоду между тысяча семьсот сороковым и сорок пятым годами. О месте издания также мало что известно — может, Флоренция, а может, и Рим. Затем я обратился к «Biobibliographia» Кестлера и обнаружил, что книга значится и там, в томе двадцать четыре, где также есть краткая биографическая справка о Фельтринелли.
17
«Обозрение восемнадцатого века» (фр.).