Только одной вещи не найти на свете
Шрифт:
— И кем он был? — Алисия с трудом различала Эстебана сквозь упавшую на лицо завесу волос.
— Он родился в Кремоне, земле скрипок, — Эстебан достал лист бумаги из кармана брюк, — в тысяча шестьсот девяносто восьмом году, а умер в Венеции, на висилице, в тысяча семьсот пятьдесят девятом. Фельтринелли — не настоящая его фамилия, его звали Андреа Месауро.
— На виселице? Он был преступником?
— Хуже чем преступником. Его осудили за святотатство, содомию, клятвопреступление и дьяволопоклонство. Согласно скудной справке Кестлера, он начал церковную карьеру в своем родном городе и достиг должности папского нунция сперва в Риме, потом в Париже. Французским периодом и датируются первые обвинения: ходили слухи, что он похищал мальчиков, насиловал их, а потом обезглавливал. Ему не нравилось сидеть на одном месте: список городов, где он побывал, достоин витрины
Он выполнял титанический королевский заказ: ему было поручено сделать огромные статуи всех патриархов израильских для украшения базилики монастыря в Мафре. Но он успел сделать лишь две. Что и понятно, ведь каждая статуя должна была быть высотой в десять метров, а патриархов, как известно, — почти целая дюжина.
— Ладно. Мы ведь говорили о Фельтринелли.
— Так вот, что касается Фельтринелли. — Казалось, Эстебан гоняется за собственными мыслями, как за бабочками. — Некоторое время он прожил в Сицилии, где отказался от служения Богу, взял имя Фельтринелли и где, видимо, написал свой единственный труд «Mysterium topographicum». В Неаполе он посетил дом Джордано Бруно, чье имя в те времена было синонимом еретика и почти что Антихриста. Когда он возвращался на север, на австрийской границе его арестовали и передали в руки венецианской инквизиции. Процесс был подозрительно поспешным; по велению властей после казни труп обезглавили, потом тело сожгли на костре из зеленых веток. Последнее, что сообщает Кёстлер: Фельтринелли принадлежал к тайному обществу Congiurati, Заговорщиков.
Алисия лежала на диване и смотрела на Эстебана взглядом, который был приглушен то ли ленивой негой, то ли мягкой внутренней пеленой, из-за чего слова долетали до Алисии с трудом. Она и сама не знала, хочет слушать дальше или нет, зато была совершенно уверена в другом: ни за что на свете она не двинет сейчас ни одним мускулом и не нарушит возникшее миг назад блаженное согласие и взаимопонимание между телом и поверхностью дивана.
—Следующая зацепка — Заговорщики, — продолжал Эстебан, все больше и больше воодушевляясь рассказом о собственных изысканиях. — Я обратился к «Энциклопедии ведьм» Хоупа Роббинса и наткнулся там на заметку в две колонки под заголовком «Заговорщики». По всей видимости, это было сатанинское общество, объединяющее интеллектуалов и основанное первоначально в Риме в эпоху правления Борджа. В тайное общество входили многие известные политики и люди искусства, приближенные к папскому двору, а возможно, членом его был и сам Александр Шестой. Не исключено, что смерть Лукреции Борджа в Ферраре в тысяча пятьсот девятнадцатом году каким-то образом связана с сектой, во всяком случае, секту стали яростно преследовать по всей Италии именно после кончины Лукреции: десятки философов, поэтов, музыкантов и зодчих были арестованы, подвергнуты пыткам и казнены во Флоренции, Венеции, Модене, Милане, Пезаро. В вину приговоренным ставили и то, что в определенные дни года они проводили недозволенные сборища, во время которых устраивали кощунственную по форме своей и содержанию мессу — с перевернутыми крестами и черными облатками. Руководила сектой женщина, папесса, бывшая якобы любовницей самого Сатаны. А теперь угадай, где они, по их собственному признанию на суде, собирались? Угадай!
— Ну говори, где?
—Не знаю, надо ли тебе это рассказывать: «В городе, названном Новым Вавилоном, с четырьмя квадратными площадями, обращенными на четыре стороны света».
Алисия промолчала.
— В Италии с Заговорщиками разделались, но их учение каким-то образом переместилось во Францию: по слухам, это было дело рук некоего Паоло Эксили, отравителя, скрывавшегося от правосудия, которого в тысяча шестьсот шестьдесят шестом году заключили в Бастилию и которого маркиза де Бренвилье, придворная дама, занимавшаяся некромантией, удостоила своей дружбы.
— Господи, сколько всякого народу сюда впутано, — проворчала Алисия обессиленно.
— Слушай, слушай. — Эстебан опять заглянул в свои записи. — Вопреки всему Заговорщики пережили настоящий золотой век при дворе Короля-Солнца Людовика Четырнадцатого; в определенных кругах они были известны под именем «монтеспанистов», потому что образовали кружок вокруг прекрасной любовницы короля Франсуазы Атенаиды де Рошешуар де Тонней-Шарант, маркизы
— Ничего себе.
— Можно утверждать, что именно маркиза выполняла функции папессы в Париже, хотя эту честь могла оспаривать и другая любовница короля — Мари Олимпи де Манзини, племянница кардинала Мазарини и супруга графа де Суасон.
— Эстебан!
— К ним присоединилась тайная организация ведьм и колдунов, которые занимались приготовлением приворотного зелья и тому подобного питья: Филастр, Шанфрэн и, конечно, Вуазен, любовница парижского палача, — он поставлял ей для черной мессы жир, кости и пальцы повешенных. Службу вел священник Гибур, опытный отравитель, державший в любовницах проститутку. От нее он имел нескольких детей, один из которых был принесен в жертву Сатане.
— Эстебан, Эстебан!
— Черные мессы проходили в местах священных, чтобы святотатственная роль их проявлялась максимально, — например, в часовне Вильбурен, принадлежавшей маркизе де Монтеспан, или в молельне ее же заброшенного дома в Сен-Дени, где Гибур отслужил также сперматическую мессу, с использованием семени повешенного, — по заказу некоей мадемуазель де Ойетт, которая молила о смерти для мадам Фонтань, фаворитки короля.
— Хватит, Эстебан. — Голос Алисии прозвучал резко, и она всем телом качнулась вперед, к столу. — Не спорю, ты проделал великолепную исследовательскую работу, но на сегодня хватит.
Провалившись в тишину, Эстебан попытался наконец понять, зачем он устроил этот парад своих научных достижений и чего он, собственно, на самом деле хочет: помучить Алисию, показав ей, по каким нелепым тропинкам она плутает в своей одержимости городом и ангелами, или он кропотливо собирает эти сведения, искренне желая соединить части головоломки — одну за другой — и вставить полученную картину в большую рамку, то есть получить сносное объяснение дьявольскому переплетению совпадений. Он чувствовал, что должен быть до конца откровенен с Алисией, но мешало какое-то непонятное внутреннее раздражение.
— Послушай, Эстебан, — она взяла очередную сигарету, — не знаю, насколько это серьезно… Я ведь говорила с Мамен…
— Хорошо, может, ты наконец-то будешь вести себя разумно.
Рука Эстебана снова медленно поднялась к лицу Алисии, чтобы оставить на ее щеке еще одну нестерпимую ласку, еще один пугающий знак, и Алисия с трудом выдержала ее, потому что стоило любви Эстебана обрести конкретные очертания, как любовь эта претерпевала уродливые превращения и начинала казаться чем-то пористым и отвратительным или скользким, как комок наэлектризованных водорослей. На такое чувство Алисия могла ответить лишь одним манером — она инстинктивно отступала назад. К счастью, прежде чем рука Эстебана успела коснуться лица Алисии, движение это прервал звонок домофона. Алисия вскочила на ноги, словно подброшенная пружиной.
— Ты кого-нибудь ждешь?
— Нет, к тому же уже довольно поздно, да и погода — сам посмотри какая. — За окнами бушевала гроза, сверкали молнии. — Наверное, рекламу разносят.
Звонок прозвенел еще три раза, прежде чем Алисия резко сняла трубку и услышала, как на другом конце провода скомканный и глухой голос пытался из обрывков слов составить фразу. Она никак не могла понять, откуда шли эти звуки — протяжные хрипы, похожие на треск радиоприемника, который никак не могут настроить. И вообще, принадлежат они человеческому существу или это отзвуки грозы и барабанящего по тротуарам дождя? Алисия дважды спросила, кто это, но слова продолжали метаться, скользить, будто вязли в болоте, которое не давало им соединиться во что-то осмысленное, донести желанное сообщение. Наконец, когда Алисия уже собиралась положить трубку, приняв звонок за дурную шутку, ей вдруг показалось, что она отчасти поняла, что именно — в мучительных и напрасных стараниях — пытался выговорить голос.
— Эстебан, — сказала Алисия, испугавшись собственного тона, — там кто-то молит о помощи.
— Перестань говорить глупости.
Они начали медленно спускаться вниз по лестнице, с должной долей театральности подражая поведению детективов из плохих фильмов. Лифтом они почему-то не воспользовались. На лестнице было темно, но по мере того как они спускались, свет делался все более ярким и все более раздражающим. Закутанная в голубой халат, Алисия шла, вцепившись в руку Эстебана, и воображала, что медленное приближение к источнику света — желтого, плывущего над холлом, — то есть приближение к висящему под потолком мутному шару, приближало их также и к голосу, похожему на треснувший камень, голосу, который будил в ней какой-то древний страх, потому что ей казалось, будто она почти наверняка слышала его раньше.