Только папе не говори! Дневник новой русской двадцать лет спустя
Шрифт:
Пятница, 3 сентября
Мы с Мурой встретились у мамы. Мама сказала, что ей нужно поговорить с нами обеими. Всего одну минутку. Вот мы и пришли. С опаской. Мало ли о чем – с нами обеими?
– Девочки, боюсь, у нас есть проблема, – сказала мама с лицом «не хотела говорить, но».
Я очень пугаюсь, когда у мамы такое лицо: а вдруг «не хотела говорить, но» означает, что она была у врача?
А Мура не испугалась. То есть немного напряглась, что ее будут за что-нибудь ругать, но не испугалась, как я, не подумала про болезни, врача…
Мура ничего не боится,
– У нас проблема: Яша хорошо ест.
Ф-ф, слава богу! Бывают дети, которые плохо едят, а Яша хорошо ест.
– Яша слишком хорошо ест.
Маме лучше знать. Два раза в неделю Мура забирает у нее котлеты. Возможно, некоторые осудили бы Муру, а возможно, наоборот, похвалили бы за то, что она забирает котлеты. Мура врач, доцент, преподает, забирает котлеты. В любом случае, мама точно знает, сколько котлет в неделю съедает Яша.
– Яша просто крупный ребенок, – со скрытой агрессией сказала Мура.
Это правда, Яша крупный ребенок, крепкий как пушечное ядро, если с ней случайно столкнешься, отлетишь. Мама настаивает на формулировке «ребенок весит на пару кг больше, чем хотелось бы».
– Может быть, все-таки диета?.. Я не сплю ночами, переживаю.
Мы обсудили, пришла ли пора посадить Яшу на диету, или лучше сделать это чуть позже, или никогда. Должен ли ребенок знать, что у него есть проблема? Или расти в абсолютном принятии другими и собой? Запирать ли холодильник? Если Яшу ограничить в котлетах, она будет стоять у холодильника и плакать. Будет ли для Яши осознание того, что «сладкое – нельзя!», моральной травмой? Будет ли такой же травмой ограничить себя в булочках? Можно ли ограничить себя позже? Когда? В семнадцать лет? В тридцать?
Мура как представитель своего поколения считает, что диета – это насилие, ребенок должен быть собой, диета заложит в Яше жуткие комплексы… но ведь если Яша будет расти и толстеть, это когда-нибудь тоже приведет к комплексам? Мама как представитель своего поколения уверена, что не грех и надавить на человека для его же пользы. Я как психолог и писатель считаю, что современная идея «быть собой» работает до первой личной драмы, а также я кое-что считаю как преподаватель: нужно научить всему!.. Всему, чему можешь. Я же научила Муру умываться, а не оставила быть собой, счастливым грязным поросенком без комплексов. Есть ли у меня комплексы от того, что миллионы раз или больше мама сказала мне в детстве «не сутулься!» и «не косолапь!»?
Мама живет там же, где жила ребенком во время блокады. Переехала сюда двадцать лет назад, в ту самую квартиру, в том же доме: это невероятное совпадение, которое бывает только в романе. В романе она тут же нашла бы тайник под полом или в стене, блокадные письма, семейные фотографии, холст Рембрандта, спрятанный при эвакуации Эрмитажа. В жизни ничего не нашла… хотя мы делали ремонт.
Думала ли мама, когда жила здесь в блокаду, что будет ограничивать в котлетах свою правнучку?.. Ни о чем она не думала, ей было всего четыре года, она просто боялась, мерзла и хотела есть.
Когда Мура поняла, что
– Мура какая-то грустная, у нее всё нормально? – тревожным полуобморочным голосом спросила мама.
– Всё нормально, я точно знаю.
Сделала вид, что мне нужно в туалет. Я всё время должна притворяться! Потому что я в сэндвиче, между мамой и Мурой. Как колбаса между булкой и листком салата, не могу показать маме, что ничего не знаю про Муру. У мамы мгновенно сделается полуобморочный вид. А я никогда – никогда не расстраиваю маму. Я не могу показать маме, что волнуюсь, и должна делать вид, что я в туалете, а не бегу за Мурой по лестнице.
Погналась за Мурой по лестнице.
– Мура! Ты какая-то грустная!
– Просто плохое настроение. – Мура снизу огрызнулась как подросток.
– У тебя какое-то хитрое лицо!
Мура захохотала басом. Доцент, мать, а хохочет как гиена-подросток.
Ох, совсем забыла, что я бывший психолог. Нельзя говорить «ты грустная», это вызовет раздражение. Нужно сказать «мне кажется, ты выглядишь грустной».
– Мне кажется, ты… – начала я, но Мура уже была на первом этаже, и я закричала: – А что у тебя случилось?
Мура внизу хлопнула дверью.
– А еще доцент!.. – бессильно выкрикнула я вслед.
Я очень горжусь тем, что Мура доцент, доцент – это будущий профессор.
…Почему у нее плохое настроение?! Она молодая, красивая, врач, у нее есть котлеты… Она что-то скрывает от меня, что? С другой стороны, у Муры всегда хитрое лицо.
В конце концов, некрасиво так себя вести! Если у тебя неприятности, скажи, какие именно. Не хочешь рассказывать, сделай вид, что всё хорошо. Зачем напрасно тревожить? Мы другое поколение, мы не расстраивали мам. Моя мама даже не знала, что у меня что-то не так.
…– Что у тебя с лицом? Ты чем-то расстроена? …Ну, я же вижу, что ты расстроена! Ничего от меня не скрывай! Что происходит?! У Андрея всё в порядке? Ты хорошо себя чувствуешь? Андрей хорошо себя чувствует? Не забывай, он уже не мальчик! Что-то с Мурой? Что с Мурой?
Обсудила с мамой (а с кем же мне еще поговорить, поделиться, она же моя мама): Мура не говорит, почему у нее плохое настроение. Может быть, ей снова пора замуж. Может быть, она больше не хочет выходить замуж. Мне не нравятся Мурины розовые ботинки. Я надеюсь, что Мура не пользуется Тиндером, она же врач!
С одной стороны, Мура врач, стоматолог. С другой стороны, Мура не совсем врач-стоматолог. Мура не любит зубы. После того как Мура окончила институт, внезапно выяснилось, что нужно работать: мазать ваткой, делать уколы, сверлить. Муре понравилось сидеть в белом халате, но не понравилось, что у людей зубы. Хитрая Мура защитила диссертацию, стала доцентом, читает лекции по терапевтической стоматологии и показывает студентам, как нужно лечить зубы, на пациентах-образцах.
…– Мам? Смотри, вот я… я никогда тебя не расстраивала. Я хорошо училась, тебе не приходилось говорить мне «вырастешь и станешь дворником!». Все свои проблемы я решала сама. Всегда понимала, что ты чувствуешь.