Только с дочерью
Шрифт:
– Хорошо, – отозвалась я. – Если Махмуди меня отпустит.
К моему удивлению, он не возражал. Там должны были собраться чуть ли не все его родственницы, а Ассий присмотрит за мной и Махтаб. Кроме того, он хотел, чтобы я принимала участие в праздничных священнодействиях.
В назначенное утро дом наполнился людьми. Мужчины толпились у Резы, в то время как десятки женщин втискивались в машины, чтобы отправиться на празднование великого события в дом старушки, находившийся около аэропорта, примерно в часе езды от нас.
Этот день явился для меня полнейшей неожиданностью.
Ассий сдернула с себя чадру, и оказалось, что она в бирюзовом платье с вызывающим вырезом и увешана золотыми украшениями.
На Нассерин был темно-синий костюм, расшитый красным узором.
Здесь же присутствовали Зухра и Фереште, но почему-то без своей мамаши Амех Бозорг.
– Ей нездоровится, – объяснили они.
И немудрено, если учесть, что это за праздник. Амех Бозорг не любила чужой радости, вот и занемогла.
Вскоре началось веселье – группа женщин исполняла нечто похожее на танец живота. Некоторые пели. Вскоре к танцующим присоединились остальные в своих ярких одеждах.
Женщины по одной приближались к чтице Корана, сидевшей в углу, та объявляла желание каждой из них в микрофон, после чего нараспев читала молитву.
Фереште хотела хорошо сдать экзамены.
Зухра – мужа.
Ассий – чтобы Мехди смог ходить. Нассерин не хотела ничего.
Бурный праздник был в самом разгаре, когда Ассий обратилась ко мне:
– Разве у тебя нет желания?
– Есть, но я не знаю, как его загадать. Ассий сунула мне немного денег.
– Просто подойди к той женщине и отдай ей деньги, – сказала она. – Затем сядь рядом, и она за тебя помолится. Оглашать желание необязательно. Но когда она будет молиться, ты должна полностью на нем сосредоточиться.
Взяв Махтаб за руку, я направилась к святой. Вручив ей деньги, я молча села на пол возле нее.
Она накинула мне на голову кусок черной шелковистой материи и стала читать молитву.
Какая же я дура! – думала я. Конечно же, из этого ничего не выйдет. А вдруг выйдет? Надо испробовать любую возможность. И я сосредоточилась на своем желании: я хочу, чтобы мы с Махтаб вернулись в Америку.
Ритуал занял всего лишь несколько минут. Когда я направлялась обратно к Ассий, мне пришло в голову, что у меня могут возникнуть неприятности. Здесь были не только Ассий, Нассерин, Зухра и Фереште, но и множество других «племянниц» Махмуди, каждая из которых может – и наверняка не преминет – наябедничать Махмуди, что я загадала желание. И он призовет меня к ответу.
Я решила, что сразу по возвращении домой должна заморочить ему голову, упреждая всех остальных.
– Сегодня я загадала желание, –
– Какую же? – подозрительно спросил он.
– Я попросила, чтобы мы втроем снова стали счастливой семьей.
Махмуди постепенно ослаблял бдительность: теперь, спустя почти месяц с тех пор, как он впервые принес мне на ночь Махтаб, мы снова жили почти семейной жизнью. Несколько дней в неделю он оставлял Махтаб со мной. Иногда он выпускал нас из дома одних, иногда – ревностно за нами следил. Это было странное, полумонастырское существование.
Выжидание давалось мне неимоверным трудом, но другого выхода не было. Теперь я играла в свою отчаянную игру не только с Махмуди, но и с Махтаб. Я усердно возносила молитвы Аллаху, и Махтаб следовала моему примеру. Постепенно Махмуди заглатывал эту наживку, ибо хотел верить, что впереди маячит нормальная жизнь. Тут надо мной нависла новая страшная опасность. Возобновив семейную жизнь, я должна была притворяться любящей женой. А что, если я забеременею? Я не хотела усложнять свои проблемы рождением нового человека в этой безумной стране. Я не хотела носить под сердцем ребенка того, кого ненавидела. Беременность могла накрепко привязать меня к Ирану.
Девятого июня мне исполнялось сорок лет. Я старалась об этом не думать. В тот вечер Махмуди вызвали в больницу, и он потребовал, чтобы мы с Махтаб спустились вниз, под надзор Ассий. Я пыталась возражать, но тщетно. Таким образом, в вечер моего юбилея мы с Махтаб, сметая кучи тараканов, сгрудившихся у лужиц, оставленных Мехди, расчистили пространство на полу у Ассий, расстелили одеяла и попытались уснуть.
Среди ночи зазвонил телефон. Ассий подняла трубку, и я услышала, как она повторяет:
– На, на.
– Это мои родные, – сказала я. – Я хочу с ними поговорить. У меня сегодня день рождения. – Я выхватила у нее трубку – подобной дерзости я давно себе не позволяла – и услышала голос моей сестры Кэролин.
Она сообщила мне последние новости о папином состоянии – оно было стабильным – и подробно рассказала о работе Джо на конвейере на «Ай-Ти-Ти Хэнкок» в Эсли, там же, где когда-то работала я. Мои глаза наполнились слезами, и застрявший в горле комок мешал говорить.
– Передай ему, что я его люблю, – это было все, что я смогла из себя выдавить. – И Джону передай… что я его тоже… люблю.
Махмуди вернулся из больницы только на следующий вечер. Он принес мне в подарок небольшой букет маргариток и хризантем. Поблагодарив, я тут же, желая опередить Резу и Ассий, выложила ему, что мне звонила Кэролин. К моему облегчению, он отнесся к этому известию скорее равнодушно, чем с раздражением.
Однажды Махмуди повел нас в гости – к пожилым мужу и жене, которые приходились Махмуди какими-то родственниками; надо было пройти пешком несколько кварталов по летнему солнцу. С ними жил их сын Мортезе, ровесник Махмуди. Некоторое время тому назад он потерял жену, и родители помогали ему воспитывать дочь Элхам, которая была на несколько лет старше Махтаб. Эта милая, красивая девочка была замкнутой и одинокой – отец и дед с бабушкой ею практически не занимались.