Только ты
Шрифт:
– Это какая-то ошибка… – Она машинально взяла открытку в виде красного лакированного сердечка и прочла в развороте: «Катюша, спасибо тебе за прекрасный вечер. Целую, Леша».
– Кто такой этот Леша?
Глаза у Тима были очень темные. И недовольные. Уж она-то разбиралась в выражении его глаз!
– Однокурсник. Приехал на курсы повышения квалификации. Мы с ним случайно встретились в городе.
– Настолько случайно, что теперь он присылает тебе орхидеи? Вместе со своими поцелуями?
– А почему ты со мной разговариваешь в таком тоне? Да, я пошла с ним в кафе! Он мой однокурсник, в конце концов… мы давно не виделись… Мы просто проговорили весь вечер, и все! Даже не танцевали! Разговаривали… ну… про Петьку Задорожного!
Она села на кровать и закусила губу, чтобы не расплакаться. Этого только не хватало – пытаться применить против Тима слезы! Тогда он точно подумает, что она вела себя непозволительно. Тем более обидно, что она-то ни в чем не виновата! Да и вообще – почему Тим ее в чем-то подозревает? Почему он вынуждает ее оправдываться? Она ничего плохого не сделала – ну, посидела часок в кафе со своим бывшим… и что? Они всего-навсего выпили по чашечке кофе и съели по слойке. Она выслушала историю про беднягу Задорожного… потом Лешка, кажется, все-таки извинялся. И даже пытался стать на колени… а она в ужасе хватала его за пиджак и, кажется, смеялась. И в конце концов сказала, что простила его. Сказала, потому что подумала, что теперь-то он наконец от нее отцепится. И исчезнет навсегда. Лешка повеселел, заказал ей шампанского, а себе – коньяк, хотя она и протестовала против выпивки. Однако отпила пару глотков – история с Петькой Задорожным оказалась не для слабонервных. Не хотела бы она влипнуть в такую передрягу… Но теперь, похоже, влипла в другую! Если бы Тим был вчера не на дежурстве, а дома, а она заявилась поздно, благоухая шампанским, – у него был бы повод ее упрекать. Стоп, стоп… выходит, если Тим на дежурстве, она может делать что заблагорассудится? Хотя почему бы и нет? Она же свободный человек, в конце концов! Хотя эти цветы от Лешки – явный перебор! А особенно идиотская открытка! И зачем он это все ей прислал? Неужели снова решил за ней приударить? Не нужно было ходить в это кафе… Ну а что ей еще оставалось делать, если он целый час шел за ней как привязанный? А потом с таким покаянным видом и так настойчиво просил его простить? Пришлось сделать вид, что она давным-давно все забыла… Хотя забыть первую любовь и первое предательство оказалось не так просто.
Больше всего она боялась, что он опять припрется сюда, прямо к ней домой со своими дурацкими извинениями! А дома в этот момент окажется Тим. И ей придется как-то объяснять, кто такой этот самый однокурсник Леша и чего он так настойчиво от нее хочет. Лешка, конечно, вчера тоже порывался проводить ее до дома, однако она решительно настояла на том, чтобы расстаться там же, в кафе. И это все! Действительно – все. В чем ее явные или тайные прегрешения?
– Я не знаю, что взбрело ему в голову! – еще раз повторила она, виновато тащась за Тимом в кухню.
Однако он даже не обернулся в ее сторону – все его внимание было приковано к злополучному букету. Катя хотела было спросить, зачем Тим прочел то, что ему читать не полагалось, – открытка при букете предназначалась ей и только ей, – и если бы он не прочел ее, то не стал бы докапываться, кто такой Леша и почему он ее целует! Ну, а про букет можно было что-нибудь и соврать. Но снова привлекать его внимание к открытке, воровски сунутой ею в карман халата, она не хотела. Ну что ж это за наказание такое: вчера Лешка со своим нытьем, а сегодня с утра – еще и этот чертов букет с открыткой!
– Если он тебе не нравится, я его выброшу.
Она решительно сняла крышку с мусорного ведра, взяла орхидеи в руки и… Цветы были такими красивыми, свежими… главное, конечно, было то, что места в ведре для такого большого букета было маловато. Пожалуй, букет пришлось бы уминать в ведро ногой.
– На. Сам выбрасывай, если он тебе пришелся не по вкусу! – Она швырнула букет на стол.
– Ну зачем же выбрасывать такую красоту? – Тим неторопливо достал
– Если тебе очень интересно, я могу сообщить: его зовут Леша, и он когда-то за мной ухаживал. Но это было уже очень давно! Еще в институте. И мы не виделись уже… да, мы не виделись с ним пять лет. Или шесть. Я уже не помню! – сказала она с вызовом.
– Я уже понял, что его зовут Леша. Я прочел открытку, хотя она предназначалась тебе. Случайно. Просто хотел посмотреть – может быть, действительно перепутали? Ладно, проехали… с твоим свиданием все ясно…
– Это было никакое не свидание! – пылко вскричала Катя. – Я…
– Хорошо! Не свидание! Просто дружеская встреча, – перебил Тим, тоже горячась. – Пусть будет по-твоему! И если ты хочешь, чтобы этот Леша дарил тебе цветы, – это твое личное дело. Я вмешиваться не стану. В конце концов, ты имеешь право на собственных друзей и личную жизнь… Да оставь ты этот несчастный букет в покое! Давай я его поставлю на подоконник.
– Цветы не любят сквозняков… это мне мама говорила…
Катя почувствовала, что сказала что-то не то. Какая им разница, цветам – стоять на сквозняке или где-нибудь еще? Они же все равно уже срезаны и рано или поздно завянут. А замечание Тима о том, что она имеет право на личную жизнь, окончательно выбило ее из колеи и одновременно жутко разозлило. Конечно, она имеет право на что угодно! И она имела полное право просто послать Лешку сразу, а вместо этого стала с ним миндальничать… кофе пила… шампанское… ахала-охала… А Петька Задорожный – что она, не жила бы себе спокойно дальше, не узнай свежих сплетен о Задорожном? И если бы она не поперлась, как дура, с Лешкой в кафе, Тим не устроил бы ей сейчас эту сцену у фонтана!
– Хорошо… На, поставь их сама… где считаешь нужным.
Глаза бы ее не видели этого веника! Но она не стала трогать букет, оставив его там, где его приткнул Тим.
– Что ты будешь на завтрак: овсянку или яичницу?
Кате не хотелось ни овсянки, ни яичницы. Однако если Тим начинал заниматься завтраком, это был тяжелый случай. Нужно было есть то, что предлагали, и она согласилась:
– Овсянку.
Потому что яичницу она готовила себе почти каждое утро и была сыта ею по горло.
– На воде или на молоке?
Он делал вид, что у них снова все в порядке, и говорил замечательно ровным голосом… ну просто слишком спокойным! Нарочито спокойным. И этот безмятежный тон слишком ясно давал понять, что внутри у него все кипит. Клокочет. Как в вулкане перед самым извержением. У Тима была масса достоинств, но он был ревнив. Ревнив просто как Отелло. Но, видит бог, вчера она не давала ему повода!
– Молока все равно нет, Тим…
Она подошла сзади и обхватила его руками, прижалась щекой… Обычно он сразу реагировал на ее ласку, но сейчас и пальцем не пошевелил, чтобы как-то ответить. Просто стоял как каменный, и все. И даже немного отстранился. Хорошо! Если так, пусть готовит ей овсянку, а она пойдет и приведет себя в порядок. Уже из ванной она услышала, как зазвонил телефон. Очень быстро Тим принес ей трубку:
– Это тебя.
– Да?
– Доброе утро. Ты получила цветы?
Тим стоял в дверях, и выражение лица у него было таким же железобетонным, как и спина, к которой Катя минуту назад пыталась прижаться.
– Зачем ты мне их прислал? – спросила она задушенным шепотом, задыхаясь от гнева.
– Хотелось сделать тебе приятное. Я помню, что ты любишь цветы… И потом, такой прекрасный вечер был!
Она стояла голая и мокрая под душем, а из полуоткрытой двери врывалась струя холодного воздуха. Зажав трубку подбородком, Катя дотянулась до полотенца и, завернувшись, босой ногой стала нашаривать тапки. Тим все стоял в дверях, как изваяние, и даже не думал помочь или накинуть ей на плечи халат.