Только всем миром
Шрифт:
— Да, ты трав. Вызови опознавателей на завтра. И протокол предъявления бумажника потерпевшего надо оформить.
В эту минуту их позвал Исаев.
— Включите магнитофон, — попросил Кудрявцев каким-то словно бы не своим голосом; только взглянув на него, Чекалин понял, в чем дело: в глазах парня стояли слезы. — Было так, — откашлявшись, начал свой рассказ Кудрявцев. — Вот как все было... Когда, значит, водка нам с бичами не обломилась, я вдруг почувствовал, что здорово замерз. Пошел к автобусной остановке. Час поздний — будет автобус, нет? Шлагбаум перекрыл переезд, а за ним я заметил «зеленый глаз» такси, свободное, значит. Когда шлагбаум поднялся, я остановил первую из подъезжавших машин: их две было, но вторая занята. Таксист подобрал меня. Куда везти, спрашивает. Я сказал. Он спросил: здорово поддал? Я ему —
за деньгами схожу. А он еще хуже завелся: нужна мне твоя куртка вонючая! Чтоб я потом, как милостыню, денег твоих ждал! И еще: у, козел!.. И толкнул меня, кулаком по подбородку задел... Нет, не больно... Но меня как жаром окатило, себя не помню. Выхватил нож, он у меня здесь, в куртке, внутри, специальный кармашек для него сделал... Схватил, значит, нож и воткнул в него. Куда рука пришлась... Потом еще раз, еще. Он повалился на руль. Я посмотрел на него, все понял. Выскочил из машины, в сторону кинулся бежать, прямо по снегу. Но сразу сообразил — на машине быстрее. Главное для меня было — отсюда, с этого места поскорее скрыться. Бегом вернулся к машине, водителя на соседнее место перевалил.
Сам за руль. Включил зажигание, тронулся, а тут двигатель заглох. Я тогда опять включил, газанул посильнее, тронулся с рывком. Потом понял, что он машину на ручной тормоз поставил, поэтому и глохло, а когда я рывком тронулся — тросик, наверно, порвал. Потому что тормоз уже не мешал больше. Еду. Вдруг показалось: он шевелится и вроде хрипит... Да, а нож у меня в левой руке оказался, сам не знаю почему. Думаю, потому, наверно, что правая рука водителю больше нужна: рычаг передач двигать, да еще я ручник опускал... Так вот, нож у меня в левой руке. Я его в правую взял и, не останавливая машины, ударил раза три в спину — со страху... Потом нож о его пиджак вытер и назад в этот свой кармашек сунул. Вот сюда... — Расстегнул куртку свою, показал. — Куда ехать — никакого такого плана не было. Лишь бы подальше! Тут слышу — стучит что-то. Это счетчик продолжал работать. Хотел выключить, а как — не знаю. Потом подумал: хорошо, что вроде занято, никто проситься не будет. Сам не понимаю, как у вокзала очутился, хотел ведь по темным улицам ехать. Наскочил на такси... Все, думаю, крышка теперь мне. Тот водитель выскочил, я тоже. Он орет, руками машет, права требует! Сейчас, говорю. Полез в кабину, стал шарить у этого, своего. Бумажник нашел во внутреннем кармане. Нет, сперва в ящик, для мелочи всякой, открыл, там две бутылки водки лежали. Потом, когда я бумажник взял, эту водку тоже вытащил. Все вместе и отдал. Тот водитель как увидел водку, сразу успокоился... Ну, что дальше было, я все уже рассказал... — Он зажег по
тухшую свою папиросу. — Нет, если нужно, я могу опять...
— Нет, — сказал Еланцев. — Сегодня больше не нужно. Один вопрос только: где нож?
— Спрятал я его.
— Где?
— На работе. Под железную бочку с водой сунул, во дворе стоит.
Задал и Чекалин вопрос:
— Для каких таких надобностей у вас был с собой нож?
Ответ последовал незамедлительно:
— По дурости.
— Не очень понятно.
— Да так, на всякий случай таскал. Нет, поймите меня верно: я ни на кого не собирался нападать. А нож для того, чтобы, в случае чего, постоять за себя.
— В случае чего?
— Ну мало ли. К девушке моей кто-нибудь прицепится. Или в драку на меня полезет. Вы не думайте, в этом смысле жизнь человека моих лет, который, есть такой грех, любит посещать всякие веселые места, совсем не простая. — Оживился даже, нелепый «светский» тон какой-то появился! — Вы, наверное, даже не представляете, сколько опасностей подстерегает такого человека буквально на каждом шагу...
— Стало быть, если я
— Скорее, для ощущения безопасности. Ну, чтобы быть уверенным в себе!
— Но ведь могли и убить? В драке-то!
— Н-не знаю... Я об этом не задумывался...
Черт побери! И это говорит вроде бы нормальный человек, неглупый, в общем-то парень!.. Многое теперь в его облике стало Чекалину понятнее: словно включили вдруг прожектор. В показаниях Кудрявцева ему все время мучительно чего-то не хватало. Возможно, что и, наоборот, чего-то было в избытке, какая-то, на грани с аномалией, ущербность, что ли, атрофия живого чувства ощущалась в каждом его слове. И вот этот его искренний и такой для него естественный, простодушно-детский ответ, в один миг все и объяснил Чекалину. Обнажилась главная, быть может, черта его личности —
именно что детскость, или, как теперь привыкли говорить, инфальтильность. Как все просто. Я об этом не задумывался...
Когда Кудрявцева увели (вежливый, дьявол его бери, не забыл «до свидания» сказать!), воцарилось молчание. Только Еланцев, упаковывая катушку с магнитной пленкой, проронил сквозь зубы несколько погодя:
— Такая вот, друзья, грустная история...
Никто не поддержал его, не возразил.
Чекалин набрал номер телефона генерала:
— Сергей Лукич, подполковник Чекалин. Докладываю о взятии убийцы таксиста Щербанева. Некто Кудрявцев, двадцать два года.
— Дело, полагаешь, стопроцентное?
— Да, без сомнения. Разрешите приехать, доложить подробности.
После небольшой паузы генерал ответил:
— Да нет, не к спеху. Иди отсыпайся. И всем товарищам передай — отдыхать! Подробности — завтра. Да, главного не сказал — огромное вам спасибо!
20
У Ехода в райотдел стояла дежурная машина. Но Чекалин решил пройтись. Главное — не расположен был сейчас ни с кем разговаривать.
Машина с Еланцевым и Исаевым отъехала.
Да, больше всего на свете Чекалину хотелось побыть одному.
Обычно раскрытие преступления приносило чувство удовлетворения, некоторый даже эмоциональный подъем. Нет, какое-то чувство удовлетворения сейчас, конечно, тоже было — еще бы, такое дело свалить, со столькими неизвестными... Но — чего не было, того не было — подъема он в себе не ощущал. Не было тех «положительных» эмоций, которые с лихвой обычно перекрывали тяготы и муки повседневной работы. Коли начистоту — владела им сейчас непривычная опустошенность.
Чекалин хорошо знал, что не давало ему покоя. Все было бы на своем месте, если бы убийцей оказался закоренелый, матерый преступник. Когда, к примеру, Семенов и Можайский сеяли несколько лет назад вокруг себя смерть, тут, по крайней мере, все попятно. Такова их
доминанта: любой ценой, пусть даже ценой человеческих жизней, захапать несчитанные, вот уж истинно, бешеные деньги, которые разом позволят им пожить сообразно шакальим их представлениям. Это — выродки, таких уничтожать.
Есть еще безмозглая шпана, отбившиеся от рук подростки, живущие по законам волчьей стаи, малоразвитые, примитивные, не достигшие совершеннолетия, но здоровенные, с чугунными кулаками парни, которым, в силу их духовной убогости, вовсе не нужно особых мотивов для совершения любого, самого страшного злодеяния. Чекалин с болью подумал о сравнительно недавнем — чудовищном случае. Два восьмиклассника купили билеты в кино, только от кассы отошли — тут их окружила ватага подростков, один из них денег потребовал. Денег у мальчишек не было, на билеты потратили. Тогда вожак шпаны придвинулся к пареньку, что поближе стоял, и без слов — тоже, как и Кудрявцев, — воткнул финку в живот, да еще, ублюдок, провернул ее, потом бестрепетно вытащил нож, вытер его о пальтецо жертвы своей. Мальчик умер в «скорой», не приходя в сознание. А малолетний убийца со своей свитой в кино направился, как раз сеанс начинался, не пропускать же. И эти полтора часа все они спокойненько фильм смотрели, настолько-то уж были уверены, что все с рук сойдет. То, что милиция, перекрывшая все выходы, их уже поджидала, крайне удивило их. Да нет, подумал Чекалин, тут даже не это главное — вера в свою безнаказанность. Куда более поразительным было другое — они спокойно смотрели на экран, не испытывая ни смятения от содеянного, ни хотя бы угрызений совести.