Только звезды нейтральны
Шрифт:
Вспоминается и другое. База торпедных катеров находилась тогда в отдаленной бухте. Там же жили моряки с семьями. Зимой свирепствовали ветры. Как задует нордовый «сибиряк», выйдешь на улицу - обжигает. А домики ветхие, насквозь продуваются. Не знали, как уберечься от морозов. Особенно беспокоились за детей. Головко и тут нашел неожиданное и простое решение: вызвал пожарных и приказал облить дома водой. Прошло несколько часов, стены покрылись толстой ледовой броней. Отепление получилось - лучше не надо. Моряки повеселели, зажили совсем по-иному, даже купали ребятишек, не опасаясь простуды…
Много воды утекло с тех пор. И уж так сложилось, что, куда бы ни ехал Головко - в отпуск или в командировку,
В числе советских добровольцев ему довелось увидеть звериный облик фашизма и принять участие в битве с ним. «Но пассаран!» («Не пройдут!») - этой мыслью жили все советские люди и душой рвались туда, где не затихала битва. Немногим удалось оказаться на переднем крае, в огне боев.
Белый городок, окруженный голубыми горами, - главная база республиканского флота Картахена - стал таким же знакомым, как Кронштадт или Севастополь. Но Головко здесь - в непривычном гражданском костюме, а называют его испанским именем дон Симон Гарсия Галвис - сразу и не выговоришь. Он представляет в Испании свой народ, свою страну. Советник командира главной базы флота Арсений Григорьевич Головко участвовал в разработке операций, в бой нередко выходил в море на головном корабле, встречал транспорты из Советского Союза с танками и самолетами.
Пребывание в Испании было для него не только боевой школой. Здесь вырабатывались интуиция, способность разобраться в сложном переплете борьбы, умение отличать людей, искренне ненавидящих фашизм, от тех, кто, восклицая «Вива руса!», был в действительности враждебен делу, за которое боролся Головко.
Испания оставила глубокий след в его жизни. То, что увидел и чему научился там Головко, не постигнешь ни в училище, ни в академии. Именно там, побывав в боевой обстановке, он ощутил себя частицей механизма сражения, воочию увидел, что флот без помощи авиации не может добиться победы на море, что зенитная артиллерия без истребителей не защитит воздушного пространства, что атаковать корабли противника с большой высоты - пустое дело (процент попадания будет ничтожен), а атака одиночными самолетами и вовсе безнадежное; гораздо эффективнее атаковать корабли в портах базирования. То же самое и конвойные операции, проводка транспортов, бои на коммуникациях - всему этому учился Головко в Испании, чтобы потом боевой опыт, полученный там, применить в Отечественную войну на Северном флоте…
* * *
Через несколько часов в Кремле должна была состояться встреча, которая определит многое в дальнейшей жизни контр-адмирала Головко. И конечно же эта мысль не оставляла его ни на минуту, вызывая вполне понятное волнение. Ему хотелось побыть одному, еще раз все обдумать. Но времени уже не было.
В Кремль он поехал вместе с тогдашним наркомом Военно-Морского Флота Н. Г. Кузнецовым. Их принимали члены Политбюро. Речь шла о назначении Головко командующим Северным флотом. После того как его кандидатура на этот пост была обсуждена, назначение, одобренное членами Политбюро, состоялось.
Головко ощутил прилив необыкновенной силы, а вместе с тем проникся сознанием величайшей ответственности, способной поднять человека, окрылить его. И хотя до этого приезда в Москву он успел в 1938 году прослужить на Севере очень немного - командиром дивизиона эсминцев и начальником штаба Северного флота, у него было такое ощущение, будто он всегда стремился именно на этот флот и служба на этом флоте составляла теперь единственный
У подъезда ждала машина. Опять хлынула навстречу сутолока знойного московского дня, но теперь Головко не замечал ничего. Мысли его были далеко - в Заполярье, а состояние такое, будто все еще впереди, будто сегодня он сдал последний экзамен в училище и только начинается его большое плавание.
Вечером Арсений Григорьевич ходил по Москве, и это чувство начинающейся жизни не затухало в нем. Казалось, ярче горели огни реклам, праздничнее и наряднее выглядели прохожие на улицах, громче доносились песни из радиорупоров.
Незаметно для самого себя он очутился на Красной площади. Часы на Спасской башне пробили двенадцать. Сменился караул у Мавзолея. Головко пересек площадь, вышел к Москве-реке, снова пересек площадь, и она показалась ему беспредельно широким и спокойным в этот ночной час морем, а ярко освещенное здание за стеной Кремля - кораблем, находящимся в плавании.
На рассвете следующего дня Головко вылетел на Север. На чемодане перед ним лежала потертая карта. Самолет слегка покачивало, и потому казалось, что зигзагообразные линии рек, железных дорог на карте тоже движутся, словно живые. А рядом с этими линиями море, широкая полоса тундры и крошечные островки - все-все будто живет, движется, совсем неожиданно и по-новому рассказывая о себе.
Головко то разглядывал карту, как живописное полотно, чуть отодвинув от себя и прищурившись, то склонялся над ней с карандашом и циркулем, еще и еще раз вымерял расстояния.
Почти всю дорогу, несколько часов подряд, он не сводил глаз со старенькой, основательно истертой на сгибах, усеянной кружочками карты со знакомыми названиями: Полярный, Ваенга, Кильдин. Теперь они не просто географические понятия, а то, с чем накрепко связана его жизнь на годы вперед…
7 августа 1940 года Арсений Григорьевич доложил в Москву о вступлении в должность командующего. И тут же погрузился в дела, а их было великое множество…
«Он прекрасно понимал, что один в поле не воин, - вспоминает то время вице-адмирал в отставке Н. А. Торик.
– Первая встреча со штабом, руководством флота, с теми, с кем придется бок о бок трудиться много лет. «Вы, товарищи, - сказал Головко, - отныне моя опора. Позвольте надеяться, что каждый из нас на доверенном участке будет работать в полную силу, - и шутя добавил: - Благо полярный день никого здесь не ограничивает».
Сразу был взят нужный тон. А потом изучение кораблей, ознакомление с морским театром, с личным составом, чтобы почувствовать весь флотский организм. Именно в тот период был заложен прочнейший фундамент взаимопонимания, душевной теплоты между экипажами кораблей и частей и флагманским командным пунктом флота, где день и ночь протекала напряженная работа. Отработка различных планов, принятие смелых, порой рискованных решений. Войны еще нет. Но она тут, рядом. Боеготовность! Ей подчинены все помыслы командующего, вся работа штаба флота, соединений. Принято решение: все корабли, нуждающиеся в ремонте, поставить в заводы, даже за счет сокращения объема боевой подготовки, а оставшимся осваивать театр в любую погоду, лодкам погружаться на предельную глубину, самолетам-разведчикам летать на предельный радиус. Ничего условного. Береговым артиллеристам - борьба за секунды, за первый залп. Строителям - все внимание на сооружение командных пунктов, бытовое устройство моряков. Тылу - учесть протяженность театра, погодные условия, своевременно обеспечить все отдаленные точки. Не забыты вопросы взаимодействия с приморским флангом армии. В этом ратном труде нового командующего Военный совет, командиры соединений ощутили новизну, творческие размышления, взгляд вперед, в завтрашний день».