Толкование Евангелия
Шрифт:
Да, милосердный Господь нередко наводит грешников на мысль о будущей загробной жизни, о необходимости заблаговременно покаяться, исправиться и загладить свои грехи добрыми делами. Но такое приведение грешника к покаянию нельзя назвать требованием отчета: отчет будет истребован и дан в будущей жизни, там, а не здесь. Отчет будет истребован от всех людей вообще; озарение же, задолго до смерти, мыслию о необходимости дать своевременно отчет даруется далеко не всем.
Таким образом, оказывается, что нет никакой возможности уподоблять требование господином притчи отчета от своего управителя требованию Богом отчета от всех людей. Невозможность же такого уподобления не дает нам права под образом господина притчи разуметь Самого Бога. Далее профессор Т. Буткевич в одном месте своего объяснения притчи под друзьями управителя разумеет наших ближних, а в другом — ангелов и угодников Божиих. Но я думаю, что
Господин притчи похвалил своего управителя за то, что он благоразумно поступил; подобно этому (говорит профессор Т. Буткевич) и Бог не только прощает грешника, раскаявшегося и загладившего свои грехи добрыми делами, но и удостаивает его похвалы, то есть высшего блаженства в вечности.
Мне кажется, что и это уподобление невозможно. Управитель притчи простил должникам господина своего только то, что выторговал у них в свою пользу; он отказался только от дальнейшего совершения зла, но положительного добра не совершил. Если господин притчи и мог похвалить его за это, то за одно только отречения от зла, без сотворения блага, едва ли Господь удостоит кающегося грешника высшего блаженства в Вечной Жизни. Управитель притчи отказался от дальнейших притеснений арендаторов, переписав их контракты; но из притчи не видно, чтобы он возвратил арендаторам арендные платежи, излишне полученные им за прошлое время; следовательно, он не довел дело до конца, не сполна осуществил свои добрые намерения. И если господин притчи мог похвалить своего управителя за такую находчивость, догадливость или мудрость, то едва ли такой управитель может удостоиться от Бога не только высшего блаженства, но даже и простой похвалы. А это опять-таки доказывает, что под образом господина притчи никак нельзя разуметь Самого Бога.
Приступая, со своей стороны, к объяснению притчи о неверном управителе, я нахожу, что не все притчи Господни имеют иносказательное (аллегорическое) значение. Например: притчи о богаче, которому Бог послал обильный урожай, о богаче и нищем Лазаре, о милосердном самарянине не содержат в себе никакой аллегории. Думаю, что и в притче о неверном управителе нет никакого иносказания и что все неудачи в толковании ее происходили от непременного желания объяснить: кого надо разуметь под приточными образами господина, управителя, должников и друзей.
Итак, не будем доискиваться иного смысла этой притчи, а попытаемся объяснить ее как приведенный Господом, с целью назидания, пример из жизни современных Ему евреев.
Для точного уразумения смысла этой притчи и, главным образом, значения заключительных слов Спасителя, следует прежде всего узнать, кому и по какому поводу она была сказана.
Повествование свое о сказанных Иисусом Христом четырех притчах, в том числе и о притче о неверном управителе, Евангелист Лука начинает следующими словами: Приближались к Нему все мытари и грешники слушать Его. Фарисеи же и книжники роптали, говоря: Он принимает грешников и ест с ними (Лк. 15, 1–2). Раньше этого с таким же упреком и осуждением фарисеи обратились к ученикам Иисуса, когда Он возлежал с мытарями и грешниками за столом у мытаря Левия (или Матфея): для чего Учитель ваш ест и пьет с мытарями и грешниками? И Господь ответил им тогда: не здоровые имеют нужду во враче, но больные; Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф. 9, 9—13; Мк. 2, 14–17; Лк. 5, 27–32).
Итак, это был уже второй случай, когда фарисеи и книжники открыто осуждали Иисуса за общение с грешниками. В первом случае Господь ограничился кратким указанием на цель Своего пришествия; теперь же, при повторении упрека и осуждения, Он признал необходимым вразумить фарисеев и книжников притчами. Что с первыми тремя притчами — о пропавшей овце, о потерянной
Притчами этими Христос наглядно показал упрекавшим Его фарисеям и книжникам, как милосердный Бог, без всякого зова и мольбы со стороны грешников, случайно сбившихся с истинного пути, Сам идет к ним на помощь и выводит их из этой среды, где они могут погибнуть; и как Он же идет навстречу даже таким грешникам, которые сознательно шли по греховному пути, которые хотели грешить, но потом опомнились, осудили свое прошлое и решились жить не так, как хочется, а как Бог велит. Если же Сам Бог так поступает с грешниками, то, конечно, и Христос, Который послан Им в мир не судить, а спасать грешников, не может поступать иначе.
Эти три притчи, сказанные фарисеями и книжниками, должны были порадовать мытарей и грешников, окружавших Спасителя, должны были убедить, что спасение возможно и для них, отверженных и презираемых. Но с чего начать? Как заслужить прощение грехов?
В ответ на эти вопросы, несомненно занимавшие теперь мытарей и грешников, Господь сказал четвертую притчу (о неверном управителе), обращаясь к ним [54] непосредственно, как к подготовленным уже первыми тремя притчами к уразумению ее.
54
54. Рассказ свой об этой четвертой притче Евангелист Лука начинает так: Сказал же и к ученикам Своим. А так как учениками Иисуса назывались все вообще следовавшие за Ним и поучавшиеся Его проповедями и притчами (см. Ин. 6, 66–67), то следует признать, что с этой четвертой притчей Он обратился к пожелавшим поучаться у Него мытарям и грешникам, окружавшим Его в то время, но никак не к Апостолам, к которым такая притча не могла иметь никакого отношения.
Один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его. Из объяснений этой притчи профессора Т. Буткевича видно, что управитель не расточал имения своего Господина, а только жил роскошно, проживая самовольные поборы, собираемые им с арендаторов. Жил он, вероятно, так, как нельзя было жить на получаемое им от господина содержание; а это дало повод предполагать, что он не довольствуется своим жалованием, а расходует на себя и доходы, следуемые господину его. Вот почему и донесено было о расточительности его.
Господин поверил доносу, быть может, потому, что доноситель заслуживал особенного доверия. И, призвав его (то есть управителя), сказал ему: что это я слышу о тебе? дай отчет в управлении твоем, ибо ты не можешь более управлять (Лк. 16, 2). Поверив безусловно доносу, господин не только потребовал от управителя представления отчета, но и объявил ему свое решение об увольнении его от должности.
Правитель не оправдывался, потому что сознавал, что часть получаемой им арендной платы он присваивал себе и расточал ее. Хотя эта часть арендной платы составляла излишек против назначенной его господином, однако, сдавая отчет и прилагая к нему арендные контракты, он тем самым изобличил бы себя в том, что представлял господину своему доходы не в том размере, в каком они поступали от арендаторов, а в меньшем. Словом, если бы он сдал при отчете все подлинные контракты, то донос на него подтвердился бы и ему не миновать бы ответственности.
Поставленный в такое затруднительное положение, управитель призадумался. По-видимому, он проживал все, что получал, и не скопил себе ничего на черный день, потому что, по его же словам, ему предстояло быть или чернорабочим поденщиком, копающим землю в садах и виноградниках, или нищим, протягивающим руку за подаянием. С таким печальным будущим он не хотел примириться: копать землю он не мог, вероятно, потому, что такая непривычная для него работа была ему не под силу; просить же подаяния он стыдился, потому что (как поясняет профессор Т. Буткевич) для евреев не было большего стыда, как нищенствовать, протягивая руку за куском черствого хлеба. Что мне делать? — вот вопрос, который занимал его теперь.